Страницы из дневника военных лет

Костанашвили Тамара Иосифовна

11 июля 1944 г.

Чуть рассвело, как мы двинулись в поход. День выдался жаркий. Вот река Великая. Какая изумительная красота. Сколько цветов. Через реку переходим по длинному мосту. Противник сильно обстреливает. Я несу через плечо катком свернутую шинель и плащ-палатку, карабин, телефонный аппарат. В руке у меня маленький бидон с бензином. Он предназначен для заправки стакана снаряда, приспособленного коптилкой. Она нужна для освещения коммутатора, у которого мы дежурим и днем и ночью.

Прибыли до места назначения. Здесь предполагается развернуть КП /командный пункт/ штаба дивизии. И мы в сборе. Среди других бойцов и девушки связистки - телефонистки штаба дивизии. Рядом со мною Саша Морозова, Клава Куракина, Тамара Гаврилова, Тоня Беляева.

Я и Клава Куракина получаем приказ с несколькими бойцами-связистами следовать за нашим командиром - лейтенантом Гундаревым на НП /наблюдательный пункт/, где также должны развернуть узел связи. Остальные на этот раз остаются на КП. Наблюдательный пункт ближе к переднему краю, оттуда командование осуществляет руководство боем во время наступления на противника. Наш путь через траншеи, по которым то тут, то там встречаются блиндажи. В них «закопались» наши бойцы. Вокруг рассеиваются красные, зеленые искры со свистом. Это трассирующие пули. Они смертельны. Вокруг нас рвутся мины и снаряды, разлетаются от них осколки. И все это «без передышки». Куракина чуть выше меня, но мы обе худенькие, а по траншеям все-таки пробираемся с трудом настолько они узкие, да и телефонные аппараты не удается проносить без затруднений. В траншеях местами по колено вода и грязь, идем перебежками, наклоняемся, остерегаемся пуль и осколков.

Добрались до места назначения. Небольшая горка, которая как искусственная, стоит выпуклая среди раскинутой долины. На этой высоте видимо "окопались» многие. Можно различать землянки, траншеи, палатки, просто ямы, а из людей … никого. Нашему командиру Гундареву с трудом удалось найти свободной какую-то яму, чтобы поставить там коммутатор и натянуть оттуда связь к подразделениям. Наконец устроились и также, на земле, расстелили плащпалатки, легли и сразу заснули.

Стреляют без умолку.

12 июля.

Я и Клава дежурим у коммутатора по очереди, но остается и свободное время для размышлений.

На фронте свой особый язык "любезностей". Когда стреляют из немецкого орудия, похожего на нашу "Катюшу", бойцы говорят "немец пустил ишака". Их автоматическую пушку тоже "окрестили", называют "собакой". А немцы, как об этом говорят пленные, нашу "Андрюшу" называют "Святой лукою", а "Катюшу" - "сталинский орган". На фронте никого не "обижают". Когда бойцы злятся на девушек, они их называют "эрзац-солдатами". Но если хотят похвалить - "бабой гвардейкой".

Узнала. Говорят, что мы находимся около деревни Мишино, высота 88,8. Противник уверен, что ее не оставят без защиты и не щадит для нас огня.

13 июля.

Проводилась " частная операция". Четвертая рота 159 гвардейского полка нашей дивизии ворвалась на высоту 99,6, занятую немцами, но они наших отрезали с флангов, захватили в цепь. Из нашей ямы видно, как окутывается целиком эта высота пламенем и дымом огня. Она находится не далеко от нас. Несомненно, там бой идет ожесточенный. Для спасения наших послали отборных. Но сумели спасти лишь немногих. Остальные – большинство - "черные" /убитые/. В их числе и командир роты.

14 июля.

С утра льет дождь. Мы нашу яму сверху накрыли еще одной плащ-палаткой. Но это не спасает. Полностью намокли. Целый день противник не прекращает стрельбу, к вечеру еще больше усилил. Это означает, что он или собирается переходить в наступление, или же боится нашего наступления. В нашу яму со всех сторон сыплется земля - мокрая, грязная. Слышны свистки падения осколков над плащ-палаткой и над ямой. Они там и остаются. Если

Упадет большой, то он прорвет плащ-палатку и все, смерть – «капут» ... Двух смертей не бывать, одной не миновать ... что ж делать, мы привыкли, спокойны.

16 июля.

Ровно в 20.00, когда уже опустились сумерки началось наше наступление, его открывает артподготовка. Ей предшествует какая-то "смертельная тишина", а затем, по сверенным часам сразу, точно по предусмотренному времени, по условленному сигналу начинают посылать противнику безграничное количество огня из различных видов орудий и боевой техники. Передний край обороны противника охватывает пламя огня, дыма ... можно различать разрушения и взрывы. Но все это происходит не беспорядочно, а с какой-то особой четкостью, последовательностью и сочетаниями, напоминающими чем-то хорошо сложенной симфонии ... Оно мне чем-то напоминает, вызывает ассоциацию с «Гибелью богов» - Рихарда Вагнера ... Но артподготовка конечно это не симфония… Сравнение слишком условное… Их сходство прежде всего в том, что у каждого орудия свой собственный «голос» в зависимости от его калибра... А когда уже почти к концу выстрелов из дальнобойных орудий и «катюш» в небе взлетают эскадрильи самолетов и они опять-таки своим особым гулом начинают выделяться. Проходит еще некоторое время и начинают выступать включенные в наступление танки, опять-таки со своим особыми звучаниями - лязгом их гусениц. За ним уже наступает черед выступления пехоты, поднявшейся в атаку – это уже решающая стадия наступления.

Но это все лишь теперь, а что было в начале волны, когда у нас почти не было военной техники и все надо было брать «живой силой».

Во время боя связь работала безотказно. В трубке телефонного аппарата слышно как командир нашей дивизии гвардии генерал-майор Бурлакин до крайности напряженным голосом ругает Артамонова /командира полка/: Где батальон Шаломашина! Почему его нет !!...

Ведь если кто замешкался - это смерть, это опасность для всех, это лазейка для противника...

Разведчики приволокли "языка" /пленного/. Он говорит, что наши уже драпают /отступают/. Стреляют оставленные в засаде, чтобы прикрыть отходящих…

17 августа.

Рассвело.

Оборона противника прорвана. На нашей высоте сразу стало как-то неожиданно удивительно спокойно и тихо… Кто-то нам крикнул: выходите. Мы с Клавой тоже из нашей ямы выбежали из нашей ямы.

Перед нами открылась удивительная картина. Справа расположенная равнина была залита лучами восходящего солнца и по всей ее длине посередине как будто по протянутому канату по строго соблюдаемой дистанции были выстроены наши танки и дальнобойные орудия. Все они вели стрельбу по отступающему противнику, до нас сперва доходил гул их выстрелов, затем видны были пламя, а уж под конец могучие взрывы на той стороне, куда отступал неприятель.

Долину по вертикали пересекали на всем протяжении большие и малые дороги, которые были набиты нашими войсками. Видны были грузовые машины, повозки в которых были запряжены кони, шли танки новой марки «ИС» /Иосиф Сталин/, о которых наши бойцы говорили, что они их "Фердинандов" бьют безотказно. Но в основном шли люди, солдаты в серых шинелях...

На высоте, на которой мы находились и которая еще вчера казалась безлюдной, теперь как бы оживилась. Вышли из блиндажей землянок, траншей люди - бойцы и командиры. Недалеко от нас, чуть выше оказывается была землянка командира нашей дивизии - генерала-майора Бурлакина. Среди находящихся около землянки офицеров можно различать и его. Правее от нас чуть ниже, около другой землянки - видимо у командного пункта корпуса, в котором входит и наша дивизия, сгруппировалась вокруг командующего корпусом генерала-майора Никишина группа штабных офицеров... Никишин уже пожилой человек, с седыми волосами, низкого роста ... Генералы выделяются красными лампасами и большими звездами на позолоченных погонах …

Уже, не медля вся наша высота 88,8 опустела. Мы двинулись догонять противника. Не дать ему возможность укрепиться. Дороги забиты до отказа. Строго приказано не переходить через них. Местность заминирована. Имеются жертвы. Прошли 16 километров... 20 километров... Наше имущество связи следует за нашей повозкой. Ею управляют Саша Морозова и Тоня Беляева.

За каких-то 30 километров отсюда, говорят, что находятся "Пушкинские горы", "Пушкинский заповедник", село Михайловское ... Ночью остановились в лесу...

… Опять все идем и идем.

19 августа.

С утра опять на марше. Сегодня прошли Пеглицы, Батюшкино. Переходим через переправу реки Синяя… Село Пеглицы сожжено до отказа...

В Батюшкино крестьянка рассказывает, что в их деревне среди фрицев было много латышей. Они не скрывали, говорили ей, что как только дойдем до нашей границы /советской/, перейдем на сторону Красной армии, вернемся на родину.

20 августа.

Мы все в походе... Приказ устроить "перекур". Рядом остановилась машина Политотдела. Включили "Рацию". Слышен голос диктора - передают сводку Совинформбюро из Москвы. Передают Приказ Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина … «Войскам генерал-полковника Масленникова… Третий Прибалтийский фронт... Прорвали оборону противника протяжением в длину 70 километров, глубиною 20 километров, заняли свыше 100 населенных пунктов. В боях особо отличились ... части генерала-майора Никишина ... мы уже не следуем за восприятием остальной передачи ... Никишин: да это же командующий седьмым корпусом, тот пожилой седой генерал, который на высоте 88,8 находился недалеко от нас, в землянке. Благодарность… Значит это относится и к нам — личному составу всей 53-ей гвардейской стрелковой дивизии, каждому из нас... Мы ведь входим в состав Седьмого корпуса...

Воспоминания

Сквирский Соломон Леопольдович

На войне, когда это было возможно, я вел дневник. Старые разноформатные блокноты, записи в которых начали стираться, сохранились. Иногда я перечитываю эти мелко исписанные странички и многое восстанавливается в памяти.

Две встречи

В мае 1942 года части 3 Московской коммунистической дивизии готовились к большому наступлению на Демянскую группировку противника. Наш полк был поставлен на направление главного удара. Ему было придано 6 танков Т-34. Впереди по карте находилась деревня Малое Врагово. С опушки леса, где пехота сосредоточилась для атаки, на месте деревни было видно только несколько истерзанных огнем войны деревьев. На одном из них висела чудом уцелевшая скворешня. Немцы сильно укрепились в деревне и вели оттуда непрерывно пулеметный и автоматный обстрел наших позиций. Рано утром 20 мая меня вызвал командир полка майор Тарасюк и приказал к 10 часам проделать проходы в минных полях для пропуска танков.

В то время у нас еще не было достаточного опыта минирования и разминирования минных полей. Мы иногда даже точно не знали границ своих минных заграждений, не говоря уже о минных полях противника.

Выполнить приказ было очень трудно, тем более в светлое время и почти на открытой местности. Но раздумывать было некогда. Вместе с отделением сапера Мерзлякова мы поползли, маскируясь зарослями травы, в сторону противника. Немцы, чуя что-то недоброе, усилили огонь. С характерным присвистом совсем невысоко над нами проносились густые стаи пуль.

Обливаясь потом и перепачкавшись грязью, тщательно прощупывая каждую пядь шестиметровой полосы, мы проползли до проволочных заграждений противника и обратно, потратив на это около двух часов. Правда, такие два часа и сто пятьдесят, двести метров в оба конца кажутся длиннее целых дней и многих километров.

Мы обезвредили две наших и шесть немецких противотанковых мин и низенькими колышками, повязанными кусками бинтов, обозначили проход.

Было около десяти часов утра, когда я с сапёрами пришёл на КП полка и доложил, что проход готов. Здесь уже был молодой лейтенант-танкист. Мы познакомились. Я послал командира отделения Мерзлякова показать в натуре лейтенанту Перцеву проделанный нами проход. В одиннадцать часов, после короткой артподготовки началась атака пехоты. Одновременно в наш проход устремились танки. На головном был лейтенант Перцев. С наблюдательного пункта полка вместе с группой офицеров мы наблюдали ход атаки. С особым волнением я, не отрываясь, смотрел за танками. Они почему-то двигались медленно, а, может быть, мне это показалось. Потом я с ужасом заметил, что головной танк берет сильно вправо.

- Нельзя так, левее надо, левее, - закричал я, - но кто мог услышать меня в грохоте боя... А еще через мгновение мы все увидели, а потом и услышали мощный взрыв возле танка лейтенанта Перцева. Танк остановился. Было ясно - танк подорвался на мине. Случилось то, чего я больше всего опасался. Холодный пот и мертвецкая бледность покрыла лицо. Меня успокаивал комиссар полка.

- "Ты не волнуйся," - говорил он. "Танкист уклонился от маршрута, вышел из прохода и сам виноват."

Я понимал, что саперы не виновны. Но дело было совсем не в этом. Остальные танки, на которые так надеялась пехота, не рискнули идти вперед, опасаясь подрыва на минах и, видимо, получили команду вернуться на исходные позиции. Атака пехоты захлебнулась. На этот раз деревня Малое Врагово осталась в руках противника. Когда стемнело, под сильным огнем мы помогли танкистам эвакуировать танк в тыл. Страшно ругался лейтенант Перцев, пытаясь всю вину за случившееся свалить на саперов.

- "Танк вам не велосипед," - разорался он - "танку нужен простор, а вы его заставляете идти в проход, где и телега не пройдет" - и прочее и прочее.

Я тоже чувствовал себя препротивно и долго не мог забыть эту крайне неприятную историю.

Прошло два года. Два невообразимо трудных и длинных года войны. Наша часть прошла большой боевой путь. В пути мы много учились науке побеждать врага. Нелегка была эта учеба и совсем нелегки были победы.

В июле 1944 года с плацдарма на западном берегу реки Великая готовилось новое большое наступление в сторону Латвии и Эстонии. На плацдарме сосредотачивалось много войск и техники. Снова нашему полку была поставлена задача нанести удар на главном направлении. Днем с наблюдательных пунктов можно было видеть вдали на высоком берегу реки Пушкинские горы и стену Святогорского монастыря. Там за стеной находилась святыня земли русской - могила Пушкина. Пока там был враг и из района монастыря по плацдарму била тяжелая артиллерия. В войсках был большой подъем. Мы все с нетерпением ждали приказа с тем, чтобы разгромить и навсегда изгнать фашистов из столь дорогих сердцу каждого человека мест - мест, связанных с именем великого поэта.

Наступление тщательно готовилось. Поскольку с нами должен был взаимодействовать танковый полк, мы готовили проходы в минных полях.

Это были уже не жалкие проходы лета 1942 г. Теперь проходы были сделаны шириной по 20-30 метров и не один, а десять. Мы разминировали более тысячи противотанковых мин противника, причем многие имели различные секреты и ловушки. Большой опыт и умение, приобретенные в боях, помогли нам провести разминирование без потерь.

В ночь перед боем меня вызвали к командиру полка. У него в блиндаже находился какой-то офицер-танкист. Командир полка познакомил нас.

- Капитан Перцев,- представился офицер,- начальник штаба танкового полка. Я внимательно всмотрелся в танкиста и говорю: "Да мы пожалуй знакомы с вами, капитан, помните июль 1942 г., деревня Малое Врагово..."

- "А, кажется вспоминаю, дорогой мой сапер, это тогда по Вашей милости я подорвался ..."

- "Нет, говорю, по своей. Прямо нужно ездить и вперед, и не сворачивать, куда вздумается".

- "Так это что и теперь нас ждут такие проходы?" - разгоряченно сказал Перцев.

- "Нет, теперь не сорок второй, а сорок четвертый и саперы уже не те, и проходы не те. Да и мы с вами повзрослели - были лейтенантами, а стали гвардии капитанами. Завтра с исходных поедете, как по улице Горького в Москве. Впрочем поедемте, посмотрим".

И мы вышли в теплую и звездную ночь перед боем. Немцы нервничали и непрерывно освещали свой рубеж ракетами. Наш передний край был близко. Я подробно показал капитану Перцеву все проходы, их обозначения и ориентиры. Капитан спешил. Ему нужно было еще до рассвета ознакомить с проходами командиров подразделений.

На рассвете 17 июля после мощной артиллерийской подготовки наша пехота совместно с танками пошла в наступление. С ходу была опрокинута оборона немцев, они побежали. Прекрасно, без единого происшествия прошел через проходы в минных полях танковый полк. Танки стремительно продвигались вперед, на их броне сидела пехота и саперы. В тот день мы продвинулись более чем на сорок километров. Под вечер нагнали танкистов, которые остановились на заправку и пополнение боезапаса. Эта была радостная и дружеская встреча. Танкисты сердечно благодарили за прекрасные проходы в минных полях. Они пожимали нам руки, угощали. Ко мне подошел капитан Перцев.

- Спасибо, молодцы, - произнес он и мы обнялись. Это было лето не 1942, а 1944 г. У нас было чудесное настроение. Наши соседи слева освободили от поругания фашистскими оккупантами Михайловское, Святогорский монастырь, могилу Пушкина. Лавина войск и техники стремительно двигалась на запад в Латвию, к Рижскому заливу.

В мае 1942

20 мая 1942 года наш полк вел тяжелый бой за деревню Малое Врагово. Собственно от деревни осталось несколько обгоревших труб, да скворечня, чудом уцелевшая на побитом дереве. Это видно было в бинокль. Немцы сильно укрепили деревню, расположенную на сухой высотке. Вокруг болотистые места. Нам придали 5 танков Т-34. Они двинулись на деревню и застряли в заболоченной низине на нейтральной полосе.

Мне было поручено спасти эти танки, находившиеся под огнем противника. Операцию решили провести ночью, а заготовку леса начали днем.

Противник заметил группу работающих саперов и открыл по ним огонь из минометов.

Появились убитые и раненые, но работа продолжалась.

С наступлением темноты, когда фашисты уже не могли вести прицельный огонь, саперы разбились на отряды и двинулись с бревнами к танкам. Началась тяжелая, самоотверженная работа по устройству гатей - бревенчатых настилов к каждому танку. Труд был разделен. Одни заготавливали лес, другие подносили, третьи строили настил. Специальные диспетчеры-регулировщики следили за ходом работ. Уже в середине ночи один танк выбрался по настилу на сухое место. Мы его использовали в качестве тягача. До утра вытащили еще 3 танка. Начало светать. Оставался еще один танк. Противник начал вести прицельный огонь. Для спасения этого танка подобрали добровольную группу смелых и молодых саперов.

Ползком и перебежками мы двинулись к танку.

Пули свистели над головой. Местность была открытая и я чувствовал себя дичью, которую хотят подстрелить множество охотников. Когда добрались до танка - он нас несколько укрыл. Танкисты нас нецензурно отругали.

- Зачем пришли. Теперь немец откроет ураганный огонь. И Вас прикончит и нас подожжет...

Они рассчитывали отсидеться без шума до темноты. Но мы выполняли приказ. Работали слаженно и умело. Зачалили трос и буксир вытащил из трясины и этот последний танк. Боевое задание было выполнено. За эту операцию я был награжден в 1942 году орденом "Красной Звезды".

Это была первая боевая награда в тяжелом 1942 году.

Разведка боем 6 июня 1942 г. (Сапер Бляблин)

6 июня утром наш полк получил приказ на разведку боем с обязательным захватом "языка". Командир полка поручает операцию 2 батальону. Мне приказано выделить 12 саперов в разведгруппу. Это много, почти полвзвода. Жалко выделять столько людей, думаю, хватило бы и человек 5-6, но приказ есть приказ. Командир взвода лейтенант Мармажев поворчал, покряхтел и назвал людей. Старшим назначили сапера Бляблина. Он и по возрасту был старшим. Подробно и тщательно инструктируем нашу группу. Мне нравится Бляблин - симпатичный старикан. Спрашиваю, у кого какие просьбы или неясности, а Бляблин говорит: "Только бы хлеб на завтра получить и тогда все хорошо..."

Под вечер провожали группу до переднего края все - командир и комиссар полка. Шли тихо, настроение бодрое, боевое. Все были накормлены и получили хлеб на завтра. А уже через пару часов стало ясно - операция не удалась. У одного солдата каким-то образом, когда он полз по нейтралке, загорелась бутылка с горючей жидкостью "КС". Немцы всполошились и открыли сумашедший огонь, простреливая всю полосу операции. Больше всего потерь было у саперов. Они были впереди. С нейтралки выполз раненный в голову Смирнов. Он доложил, что Бляблин, Мухадеев и Седов убиты. На завтра похоронили Бляблина, Мухадеева. Седова вытащить с нейтралки не удалось.

Так и не съел Бляблин свою пайку хлеба. Она осталась в вещмешке.

Самый памятный день октября

Мы вели тяжелые бои на Северо-Западном фронте, пытаясь окружить Демянскую группировку противника. 15 октября 1942 года из рук зам. командующего I ударной армии полковника Анисимова я получил первый боевой орден "Красной звезды". В 1942 году редки были награды, они доставались за очень трудные, но успешные дела в борьбе с немцами.

21 октября того же года меня приняли в члены партии. Во время приема был задан один вопрос: "За что получил орден?". Я рассказал. Больше вопросов не было. Приняли единогласно.

В ночь с 6-го на 7-е ноября 1942 года на переднем крае проверял наши рубежи и готовность солдат к возможной атаке противника. Ночь прошла сравнительно спокойно. Шла обычная перестрелка. Утром узнал о речи Сталина, с которой он накануне выступил. Провели митинг. Затем в землянке распечатали посылку, полученную от шефов-москвичей. Там было печенье, повидло и, весьма кстати, бутылка водки. Выпили и закусили за 25-ю годовщину Октября, за Победу.

В конце дня полковник Романовский вручил нашему полку, как передовому в последних боях, красное знамя. Короткий морозный ноябрьский день быстро закончился. Мы напряженно следили в те дни за кровавой битвой в Сталинграде, но чувствовалось, что немцы выдыхаются. Действительно, прошло немного дней и развернулось грандиозное наступление под Сталинградом. Немцы попали в огромный котел. Начался перелом в войне. Настроение резко улучшилось. Это было более 40 лет назад, но до сих пор запечатлелись в памяти те незабываемые дни.

Артналет

Штаб полка расположился на небольшой болотистой поляне. Вокруг густой сосновый лес. Саперы только-только успели сделать из свежесрубленных бревен сруб высотой всего метра полтора и перекрыли его двумя накатами. В землю вкапываться нельзя. Копнешь на один штык и уже хлюпает вода. Это место несколько часов назад мы выбрали с ПНШ-2 старшим лейтенантом Суреном Саркисовым.

Командир полка подполковник Чернусских расположился в срубе со своим адъютантом и связным. Тут же он начал вызывать к себе офицеров штаба.

Было обеденное время. После тяжелого перехода очень хотелось есть. Мой связной Григорий Николаевич Палкин принес со штабной кухни в немецком алюминиевом котелке горячий суп из горохового концентрата с куском американской колбасы.

Вижу, у входа в сруб командира полка на корточках стоит капитан Посный, наш начальник артиллерии - веселый и общительный парень. Он в новеньком светлом дубленном полушубке.

Я пристроился недалеко на пеньке и раскрыв складную ложку-вилку, начал есть из котелка гороховый суп. Здесь же рядом на поляне устроились и другие офицеры и солдаты, аппетитно поглощая суп.

Вдруг послышались обычные и привычные, глухие и как будто далекие, звуки орудийных залпов, затем характерное шипение летящих снарядов. Подумалось - это не наши, пролетят мимо и подальше. Но, видимо случайно или прицельно снаряды накрыли нашу поляну. Начался кромешный ад. Оглушительные взрывы. Высоко взлетающие фонтаны грязи.

Я инстинктивно накрыл своим телом котелок с гороховым супом, чтобы туда не попали комья грязи. Так вокруг поступили и другие. Артналет длился считанные секунды и внезапно прекратился. Стало неестественно тихо. У входа в сруб командира полка все также на корточках продолжал стоять капитан Посный. У него был снесен череп. По светлой дубленке обильно растекалась кровь.

Больше никто на поляне не пострадал.

Я описал одну минуту будней войны. А сколько было таких минут, часов, дней, ночей, месяцев за почти 4 года.

Сквирский С. Л., подполковник-инженер запаса

Разведка в действии

Становов Николай Михайлович

Наверное с детства каждый мальчишка думал, что когда подрасту, будут призывать в армию, обязательно пойду в разведку. Не исключением был и я. Срочную службу проходил в авиации. На втором году уже был старшиной - разбирался в технике. Тем более, что до службы обучался в аэроклубе. А вот быть разведчиком мысль не покидала.

Вскоре поступил в военно-политическое училища, а после его окончания получил назначение политруком службы связи аэродрома специального назначения в Щербинку. Здесь меня застала война, здесь я совершенствовался как политработник. Были свои трудности вхождения в эту почетную обязанность. Учился работать с людьми, умению влиять на их деятельность, выполнять многогранные обязанности, связанные с обслуживанием боевых действий летчиков при выполнении ими порученных заданий. Когда же враг оказался на подступах к г. Серпухову, то мы готовились к отражению фашистского нашествия на Москву. Вот тогда и возникло желание - встать в первых рядах защитников Родины с оружием в руках. Но как?

Именно в этот период к нам прибыл работник ГлавПУРа. Собрав молодых политработников, он предложил пойти добровольно в 3-ю Московскую коммунистическую дивизию, которая в районе Клина вела бои за Москву. Не раздумывая я изъявил желание пойти, а через неделю пришла телеграмма об откомандировании в эту дивизию.

Известно, что Гитлер бросил на Москву свои основные силы. Ночью немецкие стервятники пытались бомбить столицу. Ожесточенные бои шли в 100-120 км западнее нашего любимого города. Всюду видны оборонительные сооружения - окопы, рвы, доты, дзоты, проволочные заграждения. Тысячи москвичей с раннего утра допоздна пилили лес, делали завалы, устанавливали "ежи".

В политотделе меня приняли как знающего военное дело и предложили должность политрука стрелковой роты. Многие в роте были гораздо старше меня по возрасту. Все коммунисты и комсомольцы, их отличал высокий патриотизм, желание отстоять Москву ценою собственной жизни. В боях с фашистами уже тогда известными были имена многих, героически выполняющих задание командования. Звучали среди бойцов разведчики А.А. Мартынов, С. Смирнов, И. Игнатов; артиллеристы Ф. Маланин, П. Рыжов, С. Овчинников, автоматчики П. Бирюков, Терехов и Ермоленко. Их опыт мы изучали, воспринимав все, что могло пригодиться, в боях.

В начале февраля 1942 г. приказом Ставки Верховного Главнокомандования наша дивизия была выведена из зоны обороны Москвы и направлена на Северо-Западный фронт. С этого периода она стала именоваться 130-й стрелковой дивизией. Начались для мало тренированных - по существу гражданских людей - изнурительные переходы. Гитлеровцы более пяти месяцев занимали район Молвотиц. Это сильно укрепленные реки: Шебериха, Каменка и Пола. Мне внимательно пришлось изучать действие наших подразделений, хотелось вложить в будущие бои знания, полученные в училище, чтобы не допускать ошибок бойцов, которым недоставало воинского умения, их наступательному духу и беззаветной преданности Родине и народу требовались знания. В этой обстановке загорелся и сам. Знал ведь, что спасать себя - дело последнее, только вперед. Любой бой - под Павлово и Сидорово, Новой Руссой - были торжеством героизма москвичей.

С каким восхищением приходилось разъяснять прибывающим на пополнение бойцам содержание подвигов наших командиров И. Дудченко, В. Верстака, майора Кузнецова и комиссара Репина, многих прославивших себя солдат. Северо-Западный фронт и для меня явился хорошей школой, где пополнялись не только военные знания, но и умение рисковать в тяжелой для того периода обстановке. Часто приходилось менять должности, но во всех подразделениях, где я находился, чувствовались прекрасная дружба, умение защитить в бою командира и солдата. Каждый бой - это стремление быть впереди бойцов, повести их за собой. Из каждого боя трудно выйти живым, но быть последним недопустимо.

За короткий срок часто менял должности, получал назначение политруком стрелковой роты, роты автоматчиков, пулеметной роты, отсекром ВЛКСМ полка. После каждого ранения новые должности и все это в своей родной дивизии. Больше всех я был комиссаром отдельной дивизионной разведроты. Полюбил этих ребят, знал их боевые качества. О каждом из них можно рассказывать легенды. Это те, кто в бою не подведет, если надо отдаст жизнь за друга. Не было таких заданий, когда бы не согласились идти добровольцами. О разведчиках знали не только в дивизии, их заставляли делиться опытом ведения разведки, поимки языков, пребывания в тылу врага перед разведчиками армии и фронта, о них писали в газетах и листовках. Заслуживают отдельных очерков действия в разведке Е. Бусалова, В. Петрова, Ф. Качармина, Б. Митина, В. Григорьева, З. Леонтьевой, И. Магадзе (Митиной), Н. Никитиной, Н. Порукова, М. Шипулина, В. Лихачева, Е. Лиэллупа. Многие из них и ныне живут и здравствуют. Скромно говорят о себе. Вот почему есть желание рассказать об отдельных эпизодах их действий в разведке.

Наверное и сам Володя Петров не думал когда-то быть разведчиком. Хотя в детстве любил играть в разбойников. И часто удивлял односельчан своей храбростью. Будучи в дивизии, начал боевой путь с пулеметчика, затем стал автоматчиком. В боях под Москвой он много раз стоял на передовых позициях, и о нем шла приятная слава. Володя испытал себя и на поприще снайпера, он с большим вниманием следил за действиями своих коллег Н. Соболева, И. Магадзе, Н. Соловей, как они умело справлялись с заданиями по уничтожению немецких офицеров и солдат. Вскоре Петров решил, что надо брать фашистов живыми - стервятники должны быть известны, что их подлость достойна наказания. С этой мыслью он и явился к начальнику штаба дивизии полковнику Зелику Е.И., который увидел в нем достойного разведчика. Первое боевое крещение под Клином. Учились мальчишки воевать. Не всегда им сопутствовали удачи. В группе, которую возглавлял В. Петров, входили 16-летний Федя Качармин, Валентин Григорьев, Борис Митин. Оказавшись в д. Воронино, занятой немцами, и определив численность их солдат, наличие вооружения, предстояло срочно сообщить об этом своему командованию. Решили послать к своим Ф. Качармина, вручив ему донесение. Этому юноше, пока он был со старшими, все было ясно - и местность, и пути возвращения, но отделившись от группы, он заметил проселочную дорогу. Дальше шел параллельно ей, кустарником. Послышался шум моторов - двигалось несколько автомобилей. Не разобравшись чьи они, он выскочил на дорогу и решил на ходу влезть в кузов. Вскоре завиднелись силуэты домов. Автомашины остановились. Качармин услышал немецкую речь - их шофера вышли из кабины - и бегом к избе, где тлел огонек. Стало светать. Заметив в кузове ящики с боеприпасами, Качармин спрыгнул на землю и увидев, что кругом никого нет, не раздумывая бросил в кузов две гранаты, а сам, перебежав дорогу, скрылся в лесу. Снаряды в машине начали взрываться, а немцы, выбежав из хаты, открыли беспорядочную стрельбу. Федя бежал лесом и через 300-400 метров наткнулся на наших солдат. Добытые данные о противнике, которые он передал в штаб, помогли нашему командованию подготовить и провести удачную операцию по захвату опорного пункта противника. Видно было, как рождаются, разведчики, люди большой отваги, умеющие рисковать собой ради друзей, всегда были готовы собственной жизнью сберечь группу, с которой действуют в сложнейшей обстановке.

Когда прошло много десятилетий и теперь вспоминаешь, какими качествами надо обладать, чтобы быть Бусаловым, Петровым, Григорьевым, Ириной Магадзе (Митиной), Зиной Леонтьевой, Федей Качарминым, чтобы с таким достоинством, риском для жизни выполнять казалось бы неимоверно сложные задания.

На переднем крае часто можно было слышать радиопередачи немцев. Они обещали райскую жизнь перебежчикам. В ответ на приглашения фашистов предоставляли возможность и взятым немецким "языкам" говорить по нашим радиопередачам о переходе к русским. Редко это было, чтобы в 1941-42 годах находились с их стороны желающие. А вот попавшие в плен начинали кричать "Гитлер капут".

С юмором разведчики нарисовали на щите картину собаки с изуродованной головой Гитлера, а внизу сделали надпись на немецком языке "Расскажи, расскажи бродяга, чей ты родом и где будет твой конец подлости". Щит был выдвинут на нейтральную зону, недалеко от боевого охранения… Три дня молчали немцы, взирая на своего "кумира", а их попытки ночью убрать этот портрет натыкались на нашу минометную канонаду. Долго еще пребывал в таком состоянии Гитлер на переднем крае. Шуткам наших солдат над фашистом, находчивости разведчиков не было конца...

Зимой 1941-42 гг. морозы подчас лютовали так, что и нашим людям, привычным к холодам, приходилось тяжко. В один из таких дней пришел приказ добыть точные данные о противнике, расположенном в нескольких деревнях. Тем более накануне состоялся бой за лучшие позиции дивизии. На переднем крае сутки ни единого выстрела - куда девались немцы? Группу и на этот раз возглавил Володя Петров. Там, где сложно, всегда был он, ему верили. Всегда считалось, что этот человек рожден для сложных и непредсказуемых действий. Вечером по глубокому снегу отправились в тыл. Мороз и сильная метель, 10-15 минут и сзади исчезал лыжный след - все заметало. За оврагом виднелось сожженное село. Михайлов и Качармин приближались к нему. Никого не видно. За ними осторожно двигалась и вся группа. В ее составе были Мануков, Утин, Митин, девушка Назарова, Соловьев, Поруков. Каждый имел автомат и по 2-3 гранаты. Командир дивизии полковник Анисимов вместе с начальником штаба Зеликом предупреждали, что если будет трудно, дайте знать. У разведчиков была для этого радиостанция и ракетница. В ушах еще не отзвенели выстрелы от прошедших ожесточенных боев, мерещились разрывы снарядов и бомб, а теперь кругом тишина, лишь выла вьюга и где-то вдалеке взлетали осветительные ракеты.

Миновав передний край противника, группа заметила шоссейную дорогу, по которой еще несколько дней тому назад немцы перебрасывали технику и солдат в село Молвотицы. Петров дает команду Михайлову и Качармину перейти дорогу и разведать место, где можно остановиться всей группой, откуда продолжить дальнейшее выполнение задания командования.

За оврагом чуть виднелась шоссейная дорога, а несколько правее мелкий кустарник, в котором даже при острой необходимости укрыться трудно. Единственным средством маскировки оставался глубокий снег - вьюга не прекращалась ни на минуту. Разведчики подошли и внимательно осмотрели дорогу, идущую к сохранившимся от разрушения домам поселка. Каждый из них имел задание наблюдать за определенным сектором. Это было необходимо для предотвращения неожиданного появления опасности. Вошли в кустарник и через 2-3 минуты их следы замело. С этого места из-за больших сугробов была вида шоссейная дорога, она уходили в поселок, а что дальше - оставалось загадкой. Ждать, когда здесь появятся фашисты? А если они сюда не пойдут, а изберут другой путь, и просидишь зря. Единственное, что предполагалось - противник должен быть невдалеке, где-то здесь.

- Только замаскировавшись, сидеть и ждать "у моря погоды", так не пойдет, - сказал Михайлову Петров. - Давай двигаться к поселку. В нем и в самом деле в течение целого часа ни один фашист не появился.

- Значит, ушли, - согласился Михайлов.

Прячась за снежные валы, группа почти приблизилась к поселку. И вдруг, как с неба, свалились немцы. Из-за крутого поворота по селу шел батальон гитлеровской пехоты, его замыкали несколько автомашин с броневиком. Деваться некуда. Наши разведчики находились в 3-5 метрах от дороги, по которой должна пройти колонна фашистов. Полностью укрыться возможности нет. Можно вступить в бой, но при таком их преимуществе исход битвы ясен...

И тогда Петров, не раз выходивший победителем из трудных положений, дает команду.

- Залечь, притворившись мертвыми, врассыпную, оружие под себя, приготовиться к бою. Такая мысль возникла и потому, что из-под снега еще торчали ноги и головы убитых, оставленных неубранными после предшествующего боя. Думалось, не заметят. И действительно, разве гитлеровцы могли сообразить, что русские воины живыми валяются почти на дороге, запорошенные снегом, который сыпал не прекращаясь.

Лицо Манукова почти полностью оказалось закрытым снегом. Лишь яростью светились глаза, наблюдавшие за обстановкой... Он был в одном сапоге, второй вместе с лыжней спрятал под себя. Назарова лежала вниз лицом, в правой руке держала наготове заваленный снегом автомат. Качармин, раскинув руки, закрыл собой автомат, и, спрятав ноги в снег, лежал рядом с командиром. У дороги разутым, вниз лицом "валялся" Панин - он левой рукой держал за ремень автомат, спрятанный в снегу, а в правой была готовая к бою граната.

Фашисту, замыкающий прошедший батальон, с силой толкнул ногой валявшийся сапог с лыжней Михайлова, и он оказался на дороге, был раздавлен идущим броневиком, а закутанный в тряпье гитлеровский офицер так сильно ударил кованым ботинком по ноге Петрова, что тот чуть не крикнул от боли.

Какие только мысли не возникали у каждого лежащего в снегу разведчика. Кажется, вся жизнь промелькнула за эти томительные минуты. Ведь каждую секунду над ними витала смерть. Сейчас, когда прошло столько времени, невольно сравниваешь, насколько надо быть готовым к самопожертвованию ради Родины, но и тогда никто не собирался умирать. Разведчики были готовы вступить в бой с численно превосходящим противником. И смерть отступила.

Немцы повернули за угол, их дорога шла вправо, и теперь их скрывали снежные сугробы. Видно спешили уйти из когда-то занимаемых ими поселков. Пролежать без движения около 30 минут в снегу, в сильный мороз, с нечеловеческим напряжением - дело нелегкое.

- Быстро собирайтесь, товарищи, - сказал Николай, подошедший к Петрову.

Мануков повторил эту команду дрожащим от холода голосом. Теперь все почувствовали некоторое расслабление. Ноги и руки перестали подчиняться, но время не ждало. Некоторые почувствовали боль, а у отдельных оказались обмороженными ноги или пальцы рук. Отыскали в снегу свои вещи. Н. Михайлов никак не мог обуть растоптанный сапог. Вера, подавая Николаю свой сапог, сказала: "Попробуйте обуть мой, он у меня на несколько номеров больше". А сама с трудом одела измятый сапог Михайлова.

Не успели принять дальнейшего решения, когда Ф. Качармин крикнул: "Немцы!"

Начало светать, были заметны силуэты людей. Далеко за поселком медленно двигалась следующая немецкая колонна. Отказала рация, а сообщить об этом своим надо немедленно. Перейдя дорогу по направлению к своему переднему краю, группа залегла теперь в овраге. Отсюда велось наблюдение за приближающимся противником.

Думалось, что фашисты покидают Молвотицы, и тогда Петров посылает Назарову и Манукова в свой штаб. На карте Володя пометил место, откуда идет фашистская колонна, куда двинулся прошедший ранее батальон. Отметил место, где разведчики лежали "мертвыми".

Карандашом на углу карты Петров написал: "Надо пустить в ход артиллерию". Показал место и приблизительный расчет времени начала стрельбы.

С чувством достойной гордости "замерзшие" разведчики услышали бурную стрельбу артиллерии по уходящим фашистам. Гитлеровцы понесли большие потери. Таким оказался их отход из района Молвотиц.

Добрались до своего штаба разведчики. Только теперь каждому из них казалось, что какими силами, какой находчивостью и мужеством надо обладать, чтобы выдержать подобное напряжение. Уже не грела ватная куртка, чужими казались замерзшие ноги, не двигался затвор в автомате, замерзли сало и хлеб, а как хотелось съесть что-нибудь горяченькое. Тянуло ко сну.

- Эх, - сказала Назарова, - сейчас бы на мамину постель, поближе к печке.

Доложены были данные о противнике, используя которые дивизия выдвинулась на 4-6 км вперед, заняв без боя наиболее выгодные позиции для выполнения поставленной перед нею задачи.

- Ваш поступок, безусловно, героический, - сказал разведчикам начальник политотдела дивизии, батальонный комиссар К. Бирюков, - но надо проявлять большую осторожность и наблюдательность. Нам слишком дороги такие замечательные люди, как вы, чтобы терять их без боя. Когда после беседы т. Бирюков покинул землянку разведчиков, Назарова, улыбаясь сказала:

- А я думала, нас за этот подвиг всему соединению показывать будут.

Сидевшие ребята молчали. Они думали о новом задании и какое оно будет.

- А ведь сильна выдумка, - проговорил Петров, - если бы мы лежали в полном снаряжении "без артистической выдумки", гитлеровцы наверняка не поверили бы, что мы мертвые. Ведь не дураки фашисты, а проморгали. Вошел помощник начальника политотдела по комсомолу Костя Силохин и пригласил ребят в заранее выбранное место, куда уже пришел дивизионный кинооператор, который решил запечатлеть их на кинопленку, заявив, что больше таких эпизодов в войне не будет. При попытке снять действительную картину разведчиков, как это было на самом деле, в съемках получалось мало естественно. Трудно повторить этот подвиг даже в кино. Надо было видеть, как было в действительности.

В сложных условиях вместе с мужчинами прекрасно вели себя в боевой обстановке наши девушки. Выдержала казалось бы невыносимую для нее обстановку Вера Назарова. Мне вспоминается бой под Малым Врагово, когда под огнем врага, рискуя собственной жизнью, держала на руках Евгения Лиэлупа, умирающего разведчика, Ирина Магадзе, во что бы то ни стало желая спасти его жизнь. Ей обязаны многие живущие и поныне вынесенные с поля боя бойцы, будучи тяжело раненными. Сколько мужества и силы надо иметь, чтобы ощутить радость доброты и последующего благополучия в бою от той молодой, красивой, черноглазой девушки, которой суждено и поныне быть любимицей всей дивизии. А сколько сил, энергии мы видели в боевой обстановке у сандружинницы Зины Леонтьевой. Она проявила свои боевые способности, будучи санитаркой 2-й стрелковой роты. Высокая, стройная с голубыми глазами не уходила с поля боя. Она как бы воодушевляла бойцов на подвиги. Они видели, что этот человек не оставит в беде. Сколько раненых вынесла с поля боя! На фронте вступила в партию и высоко несла это высокое звание. Затем Зина пришла в разведку и здесь она вместе с мужчинами ходила на ответственные задания. И в последующем страшные были бои, ее видели всюду, где стреляют, где убивают, где нужна была эта сильная девушка. И она помогала спасать раненых, вытаскивая их из огня военного горнила. Многие говорили: "С таким человеком пойдешь в огонь и в воду - она не подведет". И это действительно так. Жаль, что война лишила ее ноги. Она, десятки раз выходившая победителем, получила тяжелейшее ранение. И тот, кто ее знал и знает, с чувством огромной гордости скажет добрые слова о нашей русской женщине. Такими были девушки Клава Никитина, прославленный снайпер Нина Соловей, сандружинница Людмила Мстиславская, всеми уважаемая врач Татьяна Заровная.

Вот о них командир нашей дивизии генерал-майор Клешнин сказал: "С такими женщинами мы завоюем не только победу, но и построим мировой социализм". По себе знаю, сколько доброты, великого счастья и благополучия на фронте мы ощущали, идя с ними в бой, оставаясь с их участием на излечении после ранений. Все неподкупно по своей преданности, бескорыстности, готовности отдать свою кровь за мужество, проявляемое нашими бойцами в боях за Родину.

В разведке, пожалуй, как ни в одном другом подразделении подбираются люди не только смелые, но и умеющие находить правильный выход из любого самого сложного положения. Мне не раз приходилось у прибывающего пополнения искать таких людей и брать в разведку. Неслучайно начальник штаба дивизии Е.И. Зелик, обращаясь ко мне, говорил: "Идите и подберите из прибывающего пополнения себе разведчиков". И мы с командиром не допускали в этом ошибок. Редко кто из наших отобранных бойцов не выдерживал испытаний. Помню Жигунова и Рачковского - эти скромные ребята за короткий срок научились дерзости и мастерству будучи в разведке. Они много раз служили образцом выполнения сложных заданий.

На фронте, пожалуй, как нигде должна быть убедительной пропаганда идей, за которые люди отдают свою жизнь. В воспитательной работе с разведчиками недопустим формализм. Трудно говорить с человеком о Родине, о боях, о защите Отечества, если в тебе не видят примера исполнения обязанностей в бою. Какими объективными должны быть похвалы и критика недостатков. Любая попытка к трусости при выполнении боевых заданий - источник позора для действия всей группы. Это внушалось каждому разведчику.

С каждым месяцем росла мощь нашей страны. Все знали и были глубоко убеждены в авторитете руководства нашей партией и страной. Сколько добрых слов произносилось в адрес И.В. Сталина. Он незримо всегда был с нами. И в наступлении, в котором принимали участие разведчики. Всегда звучали призывы: "В бой за Родину, в бой за Сталина". Они являлись неотразимым движением вперед. И странно, когда ныне, спустя много десятилетий, читаешь мнения ученых типа академика А.М. Самсонова, высказывая неверие в это, заявляет, что "неправильно, что успехи, достигнутые партией и народом, связывались с именем Сталина, приписывая, ему качества "гениального вождя народов", "великого полководца". По мнению Самсонова, он не был таким и что, когда шли в атаку, бойцы не кричали "За родину, за Сталина" (газета "Социалистическая индустрия" от 24.05.87 г. статья А.М. Самсонова). Пусть этот академик спросит тех, кто ходил в атаку и они Вам скажут, что Сталин в то время был у бойцов опорой победы и гениальным вождем народов.

Г.К. Жуков, оценивая роль И.В. Сталина, в своей книге "Воспоминания и размышления" говорит: "И.В. Сталин был все это время в Москве, организуя силы и средства для разгрома врага. Надо отдать ему должное. Возглавляя Государственный комитет обороны и опираясь на руководящий состав наркоматов, он проделал колоссальную работу по организации необходимых стратегических резервов и материально-технических средств. Своей жесткой требовательностью он добивался, можно сказать, почти невозможного". И это всегда объяснялось нашим разведчикам.

Разведчики, да и другие бойцы, перед которыми мне приходилось говорить, воодушевлялись, когда утверждалось, что: "Сталин в Москве, Сталин с нами, он не допустит сдачи немцам Москвы". Слова, сказанные Сталиным, были всегда законом, призывным лозунгом для каждого, чуть-чуть обладающего умом человека нашей страны.

В воспитании разведчиков большую роль играли наши прекрасные дивизионные самодеятельные коллективы. Большим другом разведчиков был композитор Кнушевицкий. В период отдыха разведчики с большим восторгом слушали концерты его фронтового ансамбля. Он был душой нашего коллектива.

У нас в разведке были и свои таланты: М. Шипулин любил читать А.Т. Твардовского, который в 1942 г. начал публиковать знаменитую поэму "Василий Теркин". Этот образ советского солдата, его жизнерадостность, большой ум и смекалка, мужество патриота своей Родины всегда вызывали восхищение разведчиков. Многие песни, появившиеся в 1942 году, получили признание и исполнялись индивидуально, вдвоем, группами под баян и гармонь. Звучала "Катюша". Песни В.П. Соловьева-Седова "Я вернулся к друзьям", К.Я. Листова - "Землянка" и многие другие. Отдохнувшие за недельку и пополнив свои ряды, разведчики вновь возвращались на передовую и продолжали свою нелегкую службу, помогая командованию видеть и знать больше о противнике, чтобы иметь успех в боевых операциях дивизии.

Когда противник оставил дер. Молвотицы, он стремился в тоже время сберечь свои силы, а отходил, чтобы укрепить другие участки фронта. Перед дивизией стояла задача освобождения не только Молвотиц, а и прилегающих к этому городу укрепленных районов, расположенных в поселках Лунево, Ожееды и Печище - битва предстояла трудная. Разведчики докладывали командованию о передвижении немцев. Замолкли их огневые средства. Это настораживало.

- Нужен "язык", - твердо сказал командир дивизии, - и чем быстрее, тем лучше. Чином бы повыше. Ох как нужен.

- Кого пошлем? - спросил командир дивизии у командира роты Н. Берендеева.

- Лучше меня, - ответил Николай.

И после настораживающего взгляда полковника, психологию и привычки которого хорошо знали его подчиненные, командир разведчиков утвердительно заявил:

- Задачу выполню!

- Как подготовитесь, - обратился еще раз командир, - сообщите, но имейте в виду: враг располагает сильными огневыми средствами с хорошо замаскированными укрепленными точками. Время, ребятки, для тщательного наблюдения не жалейте, мобилизуйте лучшие силы. Берендеев хорошо знал повадки противника, он не раз видел, как фашисты пристреливали местность, даже кошка, выпущенная из нашего окопа, бежавшая в их сторону, была немедленно расстреляна.

Надо так все продумать и подготовить, чтобы не подставить под вражеский огонь своих замечательных смельчаков. Опыт у Берендеева большой. Получивший звание Героя Советского Союза во время финской кампании, он пользовался авторитетом у разведчиков и ходил на наиболее опасные задания сам. Ему верили и шли в составе группы добровольцами.

Берендеев хорошо понимал, что пойманный "язык" - это самые точные данные, ибо немцы в плену разговорчивы и давали подробные сведения о своих войсках. Их мораль - сохранить себя. Немцы сильны духом только когда чувствуют силу. При неуверенности теряются, становятся трусливыми.

Разведчики знали многие привычки фашистов: исключительная педантичность, все по заранее разработанному правилу. Даже в условиях фронтовой обстановки немец не меняет своего шаблона. Когда кушал, как правило, проявлял беспечность. Смена постов происходила с исключительной пунктуальностью. Но все это и теперь требовалось проверить, уточнить.

Скомплектованы две группы: одна прикрытия, вторая захвата. Согласованы действия с артиллеристами. В ходе наблюдения найдены слабые места во вражеской оборонительной цепи.

- Пойдем туда, где нас не ждут, - сказал Николай Михайлович.

С местом действия все согласились. Ночь. Пользуясь перерывами освещения фашистами переднего края, разминировали территорию для перехода. Пройдена нейтральная зона. Выдвинулась на удобные позиции группа прикрытия, а в это время ползком подошла к цели и группа захвата.

Сколько осторожности, напряжения и большого расчета в действии. В этот момент особенно важна смелость, умелая ориентировка, быстрое принятие решения. Здесь, как правило, чувствуешь, что попал не только в трудную, но и в запутанную ситуацию. Главное не растеряться. Выполнять планом предусмотренные действия.

- Помните, - всегда инструктировал Берендеев, - каждая складка местности таит в себе смертельную опасность. Держись локтя соседа и не забывай - главная надежда на себя. Взаимовыручка, отвага, выдержка, инициатива и тогда победа будет обеспечена...

Над головами, как и было условлено, посвистывали наши пули. И противник как бы в отместку из одного дзота вел огонь в сторону наших частей, а у второго дзота, где надо взять пленного, немец рубил топором дрова.

Последовал взмах руки Берендеева и Качармин бросается к фашисту, а он успел "нырнуть" в дзот, Качармин не раздумывая за ним. Немец забился в угол. И сидит, как мышонок. В землянку вбежали Петров и Соловьев, они схватили немца за руки, а рядом, опомнившись ото сна, вскочил и уцепился за свой, автомат второй фашист. Но и он был сбит с ног Берендеевым и прижат к полу...

Вытащив сопротивлявшихся гитлеровцев на улице, на немецком языке приказали идти без шума вперед. Операция была молниеносной. И только, когда разведчики отошли от немецкого переднего края около сорока метров, фашисты заметили их и открыли ураганный огонь из всех видов оружия. Убили одного пленника, а второй, спасаясь от обстрела своих, бежал впереди к советской оборонительной линии.

Показания пленного подтвердили соображения нашего командования и в известной мере укрепили уверенность в правильности решения о наступлении.

Не прошло и двух дней, как части нашей дивизии перешли в наступление. Враг оказывал упорное сопротивление, но их укрепление было сломлено.

В передовых рядах вместе с бойцами шли наши командиры и политработники. Особенно хорошо зарекомендовали в бою командир 664 стрелкового полка майор Пшеничный и комиссар Богомолкин. Будучи ранеными они продолжали руководить сражением, увлекая за собой весь личный состав на выполнение боевой задачи.

Сколько мужества в этом бою проявляли девушки-москвички. Сандружинница К. Кравченко из-под шквального пулеметного и минометного обстрела вынесла с поля боя вместе с оружием более двадцати раненых бойцов.

Все, кто мог видеть действие медицинской сестры Алевтины Берг, не могли без восхищения говорить о ее героизме. Двое суток под вражеским огнем она перевязывала раненых и сама лично вынесла с поля боя более тридцати бойцов. Будучи смертельно раненной, она и тогда держала в руках палатку, на которой лежал с пробитой грудью младший командир.

В результате этих боев части дивизии освободили районы Лунево, Ожееды и Печище, уничтожив при этом до 700 немецких солдат и офицеров, разгромив 60 дзотов противника, взяли много военной техники.

О мужественных поступках москвичей-добровольцев по всему Северо-Западному фронту гремела слава. 130 стрелковая дивизия ни разу и ни на один шаг не отступала. Шла только вперед.

Высокую оценку командования получили и действия разведчиков. С риском для жизни днем и ночью они проникали в тыл врага и порою появлялись буквально перед глазами противника, причиняя ему неприятности, как тени незаметно исчезали, принося подробные данные в свой штаб. Разведчики сообщали о намерениях фашистов, создавали тем самым наиболее благоприятную обстановку для успешного выполнения соединением боевой задачи.

- Наши глаза и уши, - любил часто говорить разведчикам полковой комиссар Лазарев, а они довольные оценкой комиссара дивизии, стремились сделать большее. Часто наша дивизия длительное время находилась в обороне и тогда разведчики действовали вместе со снайперами и саперами.

На рубеже Большое Врагово – Копылово – Кулотино - Себеж построенная в течение десяти месяцев немецкая оборона имела систему прочных узлов сопротивления и опорных пунктов с господствующими высотами, густой системой пулеметных и артиллерийских точек (дзотов), соединенных между собой скрытными ходами сообщений и траншеями.

Наша дивизионная разведка подтвердила, что все подходы к переднему краю обороны противника были заминированы противопехотными и противотанковыми минами и оплетены колючей проволокой. "Зарылись в землю, как кроты и играют себе на губных гармошках" - заявил разведчик В. Григорьев.

Ночью из боевого охранения хорошо слышались напевы фашистов на мотив "Катюши", "Дайте в руки мне гармонь". И пока фашисты напевали различные мелодии, свою активность развернули наши снайперы. Среди "охотников за крупной дичью" были Зиба Ганиева, Ирина Магадзе, Наташа Ковшова, Маша Поливанова, Николай Соболев, Нина Соловей. Они находили густые деревья, обрабатывали их дополнительной маскировкой и, расположившись невдалеке друг от друга, по очереди убивали (как они выражались) чином побольше и возрастом постарше, интересовали главным образом гитлеровские офицеры и их снайперы, которые причиняли и нам большие беды в обороне.

В ответ за свои потери немцы открывали ураганный огонь из всех видов оружия.

В составе разведки были и саперы. Как прекрасно они взаимодействовали с ними, когда это вызывалось необходимостью. Они разминировали большие участки минных заграждений, начиная от своего переднего края до разрушения минной обороны противника. Младший командир В. Барон - этот белорусский сероглазый паренек был, пожалуй, самым популярным мастером разминирования. Он появлялся там, где подойти и пройти к противнику было невозможно.

Большую работу провел командир саперного взвода лейтенант Налбандян. При его участии в 40-50 метрах от немецких дзотов были разминированы площади, где должна была пройти наша наступающая пехота. Все это готовилось к предстоящим действиям нашей разведки.

Длительная оборона имеет свои плюсы и минусы. С одной стороны воздвигаются более прочные укрепления и пристреливается местность, что трудно пробиться, а с другой стороны складывается определенная беспечность. Последним и решил воспользоваться наш штаб дивизии, приняв решение перед предстоящим наступлением провести разведку боем. Возглавил разведгруппу капитан Марченко, а ее комиссаром приказано было быть мне. На все приготовления отводилось не более 5 дней. В группу вошли дивизионная разведрота и разведывательные взводы полков. Огневое прикрытие возложено на артиллерийский полк и отдельную минометную роту.

В случае успешного действия разведки и прорыва сильно укрепленного района обороны немцев в полосе Сарай (0,5 км южнее Бол. Врагово), Коньково части дивизии во взаимодействии с частями соседнего соединения должны были затем уничтожить противостоящего противника, овладеть Мал. Врагово и Бол. Врагово и в дальнейшем наступать на Заболотье.

С вечера и до поздней ночи разведчики сосредоточивались для действия. И после короткой артиллерийской и минометной подготовки бросились на штурм фашистских укреплений. В три часа утра с небольшими потерями бойцы ворвались в окопы врага. Рядом со мной был командир взвода разведроты М. Шипулин, он вместе со своими бойцами в упор расстреливал фашистов. Битва шла за каждый дзот, за каждую укрепленную точку. Кажется, разведчики были рождены для подобной битвы. Никто не искал укрытий. Падали убитые, подбирались и уносились в тыл раненые. Немцы отходили. Они вынуждены оставить первый рубеж. Не менее укрепленными оказались и следующие гитлеровские позиции. В 7 час 30 мин 20 мая вновь началась артиллерийская канонада. Под ее грохот во взаимодействии с танками двинулась в прорыв наша пехота. В течение двух часов она овладела Бол. и Мал. Врагово, заняв при этом выгодную для дальнейших действий высоту.

В этом бою вышли из строя пять наших танков. Труднее оказалось прорваться сквозь укрепленные позиции гитлеровцев соседнему взаимодействующему с нами соединению. И тогда, пользуясь огромной насыщенностью своих средств и сил, гитлеровцы перешли в контратаку.

Несмотря на длительный штурм занятых нами позиций, налеты авиации, обстрелы артиллерии и минометов, стрельбу из пулеметных установок по заранее пристреленным площадям, им не удалось потеснить наши батальоны. В рядах сражавшихся были и разведчики.

В этих ожесточенных боях части дивизии нанесли серьезный удар по врагу. Он потерял более 900 чел. убитых и раненых, уничтожено 3 танка, 9 орудий. Захвачено 8 пулеметов, взяты в плен 3 унтер-офицера. "Никогда не думали, что русские сломают нашу оборону" - заявил один из немецких офицеров при допросе.

При попытке вырваться вперед с группой разведчиков ранение получил и я. Мой ординарец сообщил командиру капитану Марченко о моем ранении, но и этот замечательный мой помощник Лихачев в этот день погиб от разрыва немецкого снаряда. Вместе оказались в роте выздоравливающих мы с получившей ранение Н. Ковшовой. Не стало в живых и еще четырех политработников, прибывших вместе со мною в эту дивизию.

По 6-7 контратак в сутки предпринимали гитлеровцы, чтобы отбить свои потерянные позиции, на которых они стояли много месяцев, но все их попытки разбивались о прочную оборону коммунистической дивизии.

Возвратившись вновь в строй в один из солнечных дней, многие из командиров и бойцов были вызваны в штаб дивизии. Здесь за успешное выполнение заданий командования на фронте борьбы с фашистскими захватчиками нам были вручены ордена. Их получили майор Пшеничный, Маша Поливанова, Наташа Ковшова, Татьяна Заровная, Владимир Петров, капитан Бусалов, Владимир Жигунов, лейтенант Саркисов, Михаил Шипулин, Илья Смирнов, ст. лейтенант Рамишвили, капитан Марченко и многие другие. По поручению награжденных я тогда сказал: "Битва только начинается, сопротивление фашистов усиливается. Мы сделаем все, чтобы выполнить приказ Родины, приказ Сталина - разбить гитлеровцев и одержать окончательную победу".

Впереди предстояли еще более коварные бои и как заявил полковник Анисимов - а теперь, дорогие друзья, Сутоки. Все поняли, что под словом «Сутоки» предстоят более трудные сражения.

Если рассуждать с мирных позиций, то Сутоки - небольшая деревушка. В свое время это нарядный зеленый уголок с красиво рублеными домами. Ее огибает десятиметровой ширины река Робья, которая с востока на запад впадает в р. Ловать, несущую свои воды в озеро Ильмень. Севернее и южнее леса местами попадают поляны, окруженные небольшими участками болот, покрытых желто-зеленым мхом и мелколесьем.

Вот сюда по приказу штаба Северо-Западного фронта и вышла дивизия. Предстояло в ожесточенных боях перерезать узкий "коридор" между Старо-Русской и Демянской группировками, обороняемый 16-й немецкой армией генерала Фон Буша.

Начальник штаба дивизии полковник Е.И. Зелик, собрав наиболее опытных разведчиков, сказал:

- Знаю, дорогие друзья, что устали после перехода, ну, а что поделаешь - надо!

Новый район действий, его следует изучить. В три часа ночи тронулись разведчики в неизведанное. Передвигаясь по заросшему кустарнику, разведчики во главе с Мишей Шипулиным внимательно следили за обстановкой. Невдалеке рвались артиллерийские снаряды. Поблизости взорвалась мина и все без команды "упали". Слышно, как горячие осколки падали в воду. Связист Василек, так его называли разведчики, доказывал Рачковскому теорию вероятности попадания осколка в провод, который он тянул за собой.

Продолжался артиллерийский огонь с немецкой стороны. Наши части, приблизившись для атаки, выдвинули вперед танки и артиллерию. Соблюдая, меры предосторожности, то и дело прижимаясь к земле, разведчики передвигались на новые позиции.

Оказавшись на возвышенности, Шипулин, посмотрев в бинокль, громко крикнул: "Ура". Наши прорвали фашистскую линию обороны". И в это время взорвался "шальной" снаряд, а за ним второй. Большинство разведчиков лежало в болоте засыпанные грязью. Кто-то спросил: "Не ранены?". Надо переждать в лощине" - сказал Жигунов. И все начали перебегать, но не поднимался командир.

- Стойте, - крикнула Клава Никитина, - лейтенант ранен.

Миша истекал кровью, тихо стонал. Осколок разорвал ему ногу. Ребята на руках вынесли его на поляну. Это было нашим началом. Шипулина и Царицынского унесли из опасной зоны, а командовать взводом стал Александр Жигунов. Разведчики все больше убеждались, что каждый метр земли гитлеровцы, находившиеся в обороне несколько месяцев, пристреляли, мосты и перекладины через реку взорвали.

Два наших полка в течение четырех дней продвинулись лишь на 200 метров, уничтожив при этом более 800 фашистов. Приходилось по 10-12 раз в сутки отбивать их контратаки. Битва с фашистами в этом районе доходила до рукопашных встреч. Снайпер из дивизионной разведроты Александр Каменев, находясь в рядах наступающих подразделений, уничтожил 72 гитлеровца, но и сам погиб. 67 фашистов уничтожил Николай Соболев, 45 - И. Файзулин. Дважды был ранен политрук Сергей Кагаков. Тяжело раненными вынесены под ночным покровом политработники П. Грибков, С. Партигул, И. Мелицев.

Расстреливали фашистов, приближаясь на 10-15 метров. Не жалея жизни наши бойцы выбивали фашистов из дзотов и зарытых в землю бронемашин и танков. В одном из таких боев смертью храбрых погиб командир полка П.М. Пшеничный.

Все взрыто снарядами и минами. Вместе с частями отчаянно сражались с фашистами разведчики. Видя свое численное превосходство, гитлеровцы тоже пытались пробраться в тыл нашего соединения и захватить "языка". По труднопроходимому болоту немцы неоднократно проходили в наши позиции, а возвращаясь оставили один раз одного, второй раз - двух убитых.

Начальник разведки дивизии Е.Ф. Бусалов предложил организовать подкарауливание их групп, пытавшихся пробраться в расположение наших подразделений. Группу разведчиков на сей раз возглавил Иван Гарин. Забравшись в трясину, они два дня сидели в ожидании. И вдруг взлетели встревоженные птицы, а через несколько минут, осторожно ступая по болоту, шло до пятнадцати гитлеровцев. Считая себя монополистами этой трясины, продолжали движение.

- Смелые, - сказал Гарину Жигунов. Справимся или идем на собственную гибель. Будем бить гадов! А?

- Как только они остановятся, заходим с трех сторон, а десятерых надо убить. Если оставшиеся в живых поднимут руки, подходишь и обезоруживать, не бойся, мы на своей территории.

Собравшись в кучу, гитлеровцы начали советоваться и махать руками в разные стороны. В это время Гарин и Жигунов открыли огонь из автоматов, два наших бойца бросили в фашистов гранаты. Потом все замолкло. Неясно, сколько убито и какое количество лежат "притворившись". И тогда Жигунов на ломаном немецком языке крикнул "Сдавайтесь!" Вначале поднял руки один, затем второй и третий. Остальные двенадцать валялись или тяжело раненными, или убитыми.

Пленные затем подтвердили предположение нашего штаба о том, что в ходе 20-дневных боев истреблено не менее 3-х тысяч их живой силы. Сообщили они и о приказе Фон-Буша - биться до последнего солдата, но не допустить прорыва обороны русскими. 200 немецких бомбардировщиков, с их слов, начнут штурмовать советские войска в ближайшие дни.

В болотистой местности по пояс в грязи, под сильным огнем врага удерживались нами захваченные позиции. Здесь совершили свой героический подвиг Маша Поливанова и Наташа Ковшова (об этом есть статья в настоящем сборнике). При их спасении и попытке вывести из окружения немцев наши разведчики приложили немало усилий. В боях под Сутоками был тяжело контужен и я. Но вновь возвратился в дивизию после излечения на острове Селигер (в Ниловой пустыни).

Необычным для воинов был день 9 декабря 1942 года, когда дивизия торжествовала. За проявленную отвагу в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за геройство личного состава 130 стрелковая дивизия была преобразована в 53-ю гвардейскую...

24 декабря, как по заказу, светило солнце. На высоком берегу реки Заробская Робья - там, где когда-то проходили ожесточенные бои, разведчикам в числе первых были вручены гвардейские знаки.

Со второй половины января 1943 г. дивизия активно готовилась к ожесточенным боям по уничтожению Демянской группировки противника. Совершив многокилометровый марш, она вышла на новые позиции в район Извоз, Большое и Малое Стречно.

Разведрота приступила к новому выполнению задания. Выяснить силы противника, определить характер, степень укреплений и оборонительных сооружений. Разведчики то и дело натыкались на вражеские опорные пункты и узлы сопротивления, а у переднего края залегали минные поля и проволочные заграждения. Эти великие труженики войны, как их называли в дивизии, ночью и днем по крупицам собирали нужные сведения о противнике. Группа, возглавляемая Михайловым, пять суток не уходя с переднего края и не смыкая глаз, вела наблюдение.

Наступил 1943-й год, прошел в обороне январь, а в феврале пришли в дивизию две "Катюши".

15 февраля все было готово к наступлению. Пожалуй, впервые за всю войну проведена такая тщательная артиллерийская подготовка, - сказал прибывший после излечения Шипулин, - отмечая на своей карте поставленные огневые точки врага. До атаки оставалось несколько минут. Началась артподготовка. Все поднималось вверх: земля, техника и люди. Наши вошли в полосу обороны врага.

В 8.00 грохот артиллерии усилился, а потом все стихло. Взлет зеленой ракеты. Застрочили пулеметы с той и другой стороны. Бойцы двинулись вперед. Упал один, второй, третий и рядом с этими воинами оказались Ирина Магадзе (Митина), Клава Никитина и Шура Исаева. Кажется, "пули их не брали". Как поется в песне "Смелого пуля боится". Танки прорвали линию обороны, пехота не прекращала движение во вражеские укрепления. В течение двух часов была перерезана дорога на Большое и Малое Стречно, занято село Извоз, а ко второй половине дня взята деревня Березовец.

За пять дней тяжелых боев дивизия прорвала фронт укрепленной полосы противника на глубину пять километров, захватив несколько населенных пунктов. Фашисты только убитыми потеряли 1500 человек, захвачено в плен 71 солдат и офицеров, много немецкого вооружения и другой техники. Дивизия за этот подвиг была награждена орденом "Красное Знамя".

Наступление дивизии продолжалось. Захвачены районные центры Лычково, Залучье и 302 населенных пункта. В фронтовой печати 53-ю гвардейскую называли "прорывной", "тараном", она выполняла самые сложные задания, но не было случаев, чтобы ее личный состав отступал.

1943 год. Дивизия продолжала наступление. В разведку пришло много новых людей. Они кропотливо изучали опыт своих предшественников. По приказу Северо-Западного фронта многие разведчики, которые к началу войны не закончили несколько курсов институтов, возвращались на учебу. Было ясно, что фашизм идет к своей гибели.

Федя Качармин вскоре стал летчиком-истребителем, а затем, окончив Военно-политическую академию, получил должность замполита авиационного истребительного полка, встретился, с Михайловым, который проходил службу в авиации. После войны Е.Ф. Бусалов стал доктором экономических наук, профессором. В. Григорьев - доктором минералогических наук, Митин Б.М. - доктор технических наук, а Ирина Магадзе стала Митиной - женой своего боевого разведчика - кандидат исторических наук. Десятки разведчиков стали учеными, большими руководителями. Они и ныне встречаются как однополчане и активно участвуют в военно-патриотическом воспитании молодежи.

Их подвиги будут жить в веках. Только теперь еще раз думаешь о том призвании разведчиков, каждый шаг жизни которых на войне был связан с высокой ответственностью за судьбу нашей Родины.

Становов Н.М., военком 151 отд. разведроты, ныне полковник запаса, 7 января 1988 г.

Год 1941-й. Разведка под Москвой

Бурым Дмитрий Филиппович

вариант 1

Год 41-й был суровым, испытательным для нашего советского народа годом, когда гитлеровцы рвались к Москве - к сердцу пролетарских завоеваний. Вопрос стоял - фашизм или коммунизм?

Наш 3-й батальон 2-го полка 3-й коммунистической дивизии из московских рабочих занимал оборону за Москвой-рекой, районы: село Мякинино и окрестные высоты, т. е. подступы к Москве. Кроме того несколько групп совместно с приданным мне противотанковым истребительным батальоном, состоявшим из истребителей, дрессированных собак, охраняли поля и мосты в районе Нахабино и шоссе Волоколамского направления. В ноябре, когда мне стало известно, что в районе Дедовск - Нахабино концентрируется большое количество танковых соединений противника. Разведки, как полковая так и батальонная, соприкасаются на переднем крае с противником, но точных данных, где и количество танков - я не имел. В армии принято не ждать сверху данных, а питать ими верха, т. е. высшее командование. Я, посоветовавшись с своим командованием, т. е. комиссаром т. Улановским, н-ком штаба тов. Вороновичем, с командирами и политруками рот решил послать разведать этот район своими силами, а поэтому дал задание отобрать лучших бойцов со знанием немецкого языка. Мне много рекомендовали добровольцев на эту операцию. Выбор остался за рекомендацией командира 9 роты ст. лейтенанта тов. Иванова П.С. и политрука этой роты тов. Субботина, т.т. Жукова Бориса - бывший педагог, Шувалов - педагог, Шорин - слесарь з-да "Ильича" и Майлова А.Ф.. Правда, т. Жукова Б. пришлось отставить из-за возраста и зрения, но последних трех решено послать. Я особенно обратил внимание на молодого бойца Майлова, который мне уже был знаком в дни формирования батальона, в дни Октября в школе № 558 Москворецкого района. Это был молодой доброволец и "старик" нашего батальона.

Батальон формировался в исключительно быстрых условиях времени, когда был выброшен десант немцев на Каширском направлении. В день подавления десанта боец Майлов А.Ф. отличился смелостью и находчивостью, почему у меня и было основание надежда поручить разведку именно этим людям, уже себя показавшим. От командования полком мне пришлось скрыть затеваемую посылку в тыл противника бойцов-разведчиков. С моей стороны это был смелый риск, но риск продуманный. Я твердо знал, что командование согласия не даст, но в армии принято нести полную ответственность за порученный участок и рисковать, взвесив обстановку, позволялось.

20 ноября 1941 г. в ночь на 21-е тройка бойцов т.т. Майлов А., Шувалов и Шорин были снабжены соответствующей одеждой, вооружением и документами и отправлены в тыл противника. После отправки этой задуманной операции я сообщил командиру полка т. Довнару, комиссару т. Кагакову С.С. и н-ку штаба тов. Павлову. Меня поругали за своеволие, но в дивизию все же сообщили, где мой замысел был одобрен. Дни шли, а известий от моей разведки не было, несомненно в моем положении каждый бы переживал. Ведь люди-то были добровольцы, коммунисты и стояли мы под Москвой с уверенностью, что враг не пройдет в Москву. Зима на этот год на редкость была ранняя и суровая, мне приходилось батальон тренировать ночными походами, приучая людей к трудностям зимы. Были случаи и легкого обморожения, но состав батальона отрабатывался, от слабых и неустойчивых отсеивался. Душой и сердцем бойцов было частое посещение политсостава полка и дивизии в лице комиссара дивизии т. Лазарева, н-ка политотдела тов. Бирюкова и комиссара полка тов. Кагакова.

Я, воспоминая периоды гражданской войны 1917-1919 г.г., когда точно также политический состав жил среди бойцов и боролся вместе в одних рядах, так и напоминала наша 3-я коммунистическая дивизия, а главное это то, что положение на фронтах и в стране было доведено до каждого бойца. Разница было в том, что в дивизию пришли люди, вскормленные и воспитанные Советской властью, беззаветно преданные своей Родине, такими я и знал разведчиков, которых послал в тыл врага, твердо веря, что они не подведут.

Утром 24 ноября примерно в 5 часов утра, а зимой это еще ночь, позвонили мне с охраны минных полей, командир отделения тов. Серошат докладывал, что задержал трех граждан, которые не имеют документов, а требуют срочно их доставить лично к Вам.

У меня даже мысли не возникло, что это мои разведчики, я считал, что это гражданские перебежчики желают сообщить важные сведения о противнике. Кроме того они немного поморозились. Я срочно выслал сани, запряженные парой лошадей и через часа два ко мне в землянку штаба под конвоем ввели трех людей в крестьянской одежде.

Какая же моя была радость, что передо мной стояли т.т. Майлов Андрюша, Шувалов и Шорин. Я счастливо рассмеялся, что люди живы и возвратились. Давайте рассказывайте, а кушайте на ходу. Из трех вышел Андрюша и показывая на ноги свои сказал, они лучше расскажут. Я только тогда обратил внимание, что Шувалов и Шорин были в старых валенках, Майлов в лаптях, да в обыкновенных неуклюжих лаптях, подшитых и подвязанных веревкой. Через несколько минут лапти были заменены валенками, а их подшивки осторожно вспарывались и доставались карты наброски местности и группировки танковых расположений. О результатах данных я сообщил в полк, мне приказали срочно доставить моих разведчиков в штаб. Не мешкая, я вместе выехал с ними в штаб.

Оказалось, что тов. Майлов оказался исключительно наблюдательным и хорошим штабным офицером в будущем. Доставленные данные о противнике сыграли большую роль при разгроме немцев на Волоколамском направлении. Все три разведчика были представлены к боевым орденам Красного знамени, но как и где? Застряло награждение мне неизвестно, только никто из них награжден не было. Как проходила операция этих трех отважных разведчиков - слово за ними, так у них очевидно сохранилось в памяти более подробно.

В боях на северо-западном фронте я встречался с т. "Андрюшей", т.е. Майловым Андреем Филипповичем, офицером штабником батальонного масштаба, о его фронтовой деятельности командование и товарищи отзывались исключительно хорошо.

вариант 2

Год 1941-й был суровым, испытательным для нашего советского народа, годом, когда гитлеровцы рвались к Москве, к сердцу пролетарских завоеваний. Вопрос стоял - фашизм или коммунизм?

Наш 3-й батальон 2-го полка 3-й коммунистической дивизии из московских рабочих занимал оборону за Москвой-рекой в районе: село Мякинино, окрестные высоты. Кроме того, несколько групп совместно с приданным мне противотанковым истребительным батальоном, состоящий из истребителей, дрессированных собак, охраняли поля и мосты в районе Нахабино и шоссе Волоколамского направления. В ноябре мне стало известно, что в районе Дедовск - Нахабино концентрируется большое количество танковых соединений противника. Разведка как полковая, так и батальонная соприкасаются на переднем крае с противником, но точных данных, где находятся танки и их количество, я не имел. В армии принято не ждать сверху данных, а пытать ими верха, т.е. высшее командование. Я, посоветовавшись со своим командованием, комиссаром Улановским, начальником штаба Вороновичем, с командирами и политруками рот, решил послать разведку в этот район и дал задание подобрать лучших бойцов со знанием немецкого языка. По рекомендации командира 9-й роты старшего лейтенанта П.С. Иванова и политрука роты Субботина, остановились на кандидатурах тт. Жукова Бориса - бывшего педагога, Шувалова - педагога, Шорина - слесаря завода «Ильича» и Майлова А.Ф.

Правда, Жукова пришлось оставить из-за возраста и зрения, но последних троих решено было послать. Я особенно обратил внимание на молодого бойца Майлова, который мне уже был знаком в дни формирования батальона в октябре в школе № 558 Москворецкого района. Это был молодой доброволец нашего батальона.

Батальон формировался в исключительно быстрых условиях времени, когда был выброшен десант немцев на Каширском направлении. В день подавления десанта боец Майлов А.Ф. отличился смелостью и находчивостью, поэтому у меня было основание и надежда поручить разведку именно этим людям. От командования полка мне пришлось скрыть засылку в немецкий тыл своих разведчиков. С моей стороны, это был риск, но риск продуманный. Я твердо знал, что командование полка не даст разрешения на разведку, и я рисковал, взвесив все.

В ночь на 21-е ноября 1941 года тройка бойцов, Майлов, Шувалов и Шорин, были снабжены соответствующей одеждой, вооружением и документами и отправлены в тыл противника. После отправки разведчиков я сообщил командиру полка т. Довнару, комиссару С.С. Качанову и начальнику штаба Павленко. Меня поругали за самоуправство, но в дивизию все же сообщили, где мой замысел был одобрен. Дни шли, а известий от разведки не было. Несомненно, в моем положении каждый бы переживал. Ведь люди-то были добровольцы, коммунисты и стояли мы под Москвой с уверенностью, что враг не пройдет в Москву. Зима в этот год была на редкость ранняя и суровая.

Утром 24 ноября, примерно в 5 часов утра, а зимой это еще ночь, позвонили с охраны минных полей. Командир отделения сержант Серошат докладывал, что задержал трех граждан, которые не имеют документов, а требуют срочно их доставить лично к вам. У меня даже мысли не возникло, что это мои разведчики. Я считал, что это гражданские перебежчики желают сообщить важные сведения о противнике. Кроме того, они немного обморозились. Я срочно послал сани, запряженные парой лошадей и через часа два ко мне в землянку штаба под конвоем ввели троих людей в крестьянской одежде.

Какая же моя была радость, что передо мною стояли тт. Майлов Андрюша, Шувалов и Шорин. Я счастливо рассмеялся, что люди живы и возвратились. Давайте рассказывайте и кушайте на ходу. Из трех вышел Андрюша и, показывая на ноги свои, сказал, что они лучше расскажут. Я только тогда обратил внимание, что Шувалов и Шорин были в старых валенках, а Майлов в лаптях, да, в обыкновенных неуклюжих лаптях, подшитых и подвязанных веревкой. Через несколько минут лапти были заменены на валенки, а их подшивки осторожно вспарывались и доставались карты набросков местности и группировки танковых соединений. О полученных результатах я сообщил в полк. Мне приказали срочно доставить разведчиков в штаб. Не мешкая, я вместе с разведчиками выехал в штаб.

Оказалось, что товарищ Майлов исключительно наблюдательный боец, ставший в недалеком будущем хорошим штабным офицером. Доставленные данные о противнике сыграли большую роль при разгроме немцев на Волоколамском шоссе. Все три разведчика были представлены к боевым орденам Красного Знамени. Но, как и где застряло награждение, мне неизвестно, только никто из них награжден не был.

В боях на Северо-Западном фронте я встречался с Андрюшей, то есть с Майловым Андреем Филипповичем, офицером-штабником батальонного масштаба.

В один из дней немцы, обнаглев, что не могут достать «языка» с нашей стороны, предприняли разведку боем тремя танками, но наши артиллеристы и бойцы, вооруженные ружьями ПТР, так встретили их, что два танка сразу были подбиты и загорелись. А одному посчастливилось приблизиться ближе к нашим окопам, и тут-то он был продырявлен насквозь и замер на месте на расстоянии 70 метров от наших окопов. Из башни выскочил гитлеровский танкист и настолько очумел, что потеряв ориентировку, пополз к нам. Разведчик Салманов заметил его, и, одев фрицевскую шинель, пополз ему навстречу. Ободренный этим, танкист побежал сам к нам в руки. Тут-то его Салманов и оглушил. Когда танкист пришел в себя и сообщил, что «рус ведет войну неправильно, переодевшись в немецкую форму». Мы рассмеялись, однако сведения он дал ценные.

Подбитый танк стоял дня 3-4 и не давал мне покоя, хотелось проникнуть в него, но немцы круглосуточно держали его под обстрелом. Рыть к нему траншею - большая работа в каменистом грунте, да, вероятно, может быть сопряжена с жертвами. На четвертый день с утра выдался туман. Я взял Салманова и Демкина и мы пробрались к танку, убедились, что в нем можно кое-что снять из вооружения, но мешали убитые немцы, которые разлагались. Оставив Салманова и Демкина снять пушку и пулеметы, я пополз обратно, но в этот момент подул ветер и туман начал подниматься. Я быстро добежал до окопа, а товарищи остались в танке. Вечером я выяснил, что они разыскали в танке противогазы, и, соединив несколько трубок, их концы выбросили наружу, продолжали работать без воды и пищи, а вечером притащили пушку, боеприпасы и документы убитых танкистов. На следующий день наши танкисты решили взять вражеский танк на буксир и это им удалось. Наши разведчики подготовили трос, а артиллерия пошумела, и таким путем танк был доставлен в наше расположение

Бурым Д. Ф., гвардии подполковник в запасе, бывший командир 3-го батальона 2 полка 3 Коммунистической дивизии московских рабочих

Воспоминания

Бударин Сергей Дмитриевич

По дорогам Великой Отечественной я прошел почти с первых ее дней и до последнего победного дня, если не считать времени с момента ранения до выздоровления.

Вот об этом времени мне хочется рассказать и поделиться пережитым.

... Это утро, как и предыдущие, было морозное. Снег еще не таял, хотя наступила середина марта 1942 года.

Второй день шли упорные бои за овладение сильно укрепленной гитлеровцами деревни Ожееды. От леса, где сосредоточивались наши подразделения, до деревни свыше километра ровной заснеженной поляны. Преодолеть эту дистанцию по глубокому снегу нам никак не удавалось из-за сильного пулеметного и минометного огня противника. На полпути до деревни вражеский огонь заставлял нас залегать в снег и поглубже зарываться. Все наши атаки успеха не имели, и мы только теряли своих товарищей. С наступлением темноты пришлось отползать обратно в лес.

А в это время девушки-санитарки, рискуя собой, ползли туда, откуда доносились стоны и крики - "Сестра!", от истекающих кровью бойцов.

На утро вновь была назначена очередная атака. За ночь в снегу были прорыты ходы сообщения, ведущие к деревне, где сосредоточивались бойцы, готовые к началу атаки.

С наступлением утра немцы усилили минометный обстрел опушки леса, в котором находились люди нашего полка. Иногда шальные мины достигали цели, и мы теряли бойцов. Пришлось на время отвести людей глубже в лес, вывести из зоны обстрела.

В это время подвезли в термосах горячую пищу - гречневую кашу, которую давно не получали, а также фронтовые "сто граммов". После сытного завтрака у бойцов поднялось настроение, все повеселели, появились шутки. Стали вспоминать пережитые боевые дни.

Подготовка к атаке продолжалась, была назначена ударная группа, которая по ходам сообщения, прорытым в снегу, стала накапливаться в снежных траншеях. Остальные бойцы стали занимать исходные позиции на опушке леса.

Ровно в полдень, по сигналу, ударная группа автоматчиков выскочила из-под снега и с криком "Ура!" бросилась к деревне. Остальные бойцы, сосредоточенные на опушке леса, поддержали огнем ударную группу и тоже побежали к деревне. В этой группе был и я с двумя бойцами, тащившими пулемет, установленный на лыжах. Сзади пулемета бежал я, готовый в любой момент открыть из него огонь.

Часть бойцов ударной группы, как мне показалось, завязала бой в начале деревни. Изо всех сил бежали мы по снежной целине, по подмороженной ледяной корке. Начался вражеский ураганный огонь из стрелкового оружия и минометов. Вот уж где действительно над головой, жужжали и свистели пули, но никто им не кланялся. Все были захвачены азартом атаки.

Но когда до деревни оставалось совсем немного, что-то тупо ударило в голову.

- "Точно обухом по голове!" - говорит поговорка. Такой удар получил я и никак не мог сразу прийти в себя и понять, что же случилось, однако боли при этом не почувствовал.

Ребята с пулеметом побежали вперед, не заметив, что я остановился.

- Ранение в лицо, - подумал я.

Вдруг кровь хлынула изо рта. Я лег, не соображая, что делать, и смотрел, как она текла в снег, образуя воронку.

Очнувшись от оцепенения, стал зажимать рукой разбитый рот и щеку. Кровь сгустками вырывалась через пальцы, говорить я не мог. При получении удара шапка-ушанка слетела с головы, я

я лежал, схватившись за голову руками. Мимо пробегал кто-то из солдат-однополчан, увидев меня, подбежал и лег рядом, спросив:

- Перевязать?

Из кармана шинели я вынул пакет с бинтом и передал ему. Забинтовав голову, он сказал:

- Ползти обратно можешь?

На его вопрос я качнул головой в знак согласия. Он оглянулся, вскочил и побежал вперед.

Так достичь деревни Ожееды мне не пришлось.

В это время гитлеровцы учинили отсечный минометный огонь по опушке леса, куда предстояло мне ползти. Выждав момент, когда огонь немного стих, пополз к лесу.

У леса меня встретила санинструктор Люда Мстиславская. Эту девушку я знал по совместному пребыванию в полку. Она наклонилась, нежно обняла, помогая встать на ноги, и повела к перевязочному пункту, где было уже несколько раненых.

Люда, как и все девушки, пришла в наш полк в те тяжелые для Москвы октябрьские дни 1941 года, когда формировалась 3-я Московская коммунистическая дивизия. Пришла она не одна, а вместе со своей сестрой Зиной и их матерью - медицинской сестрой М.С. Мстиславской.

Мне дважды приходилось видеть Люду в бою у деревень Бутылкино и Дягилево. Она с сумкой за плечами ползала по снегу, вытаскивала и перевязывала раненых, доставляя их в медсанбат.

Все лицо у меня было забинтовано, и никто не узнавал, а назвать себя я не имел возможности. Только присутствовавший при этой встрече старшина роты, узнав меня, заявил

- Так это наш командир пулеметного отделения Бударин. – В знак согласия я качнул головой.

К нам подошла Гита Свердлова - тоже санинструктор, которую я так же видел в боях вместе с Людой. Они усадили меня на патронные ящики и собрались сделать перевязку. Но, увидев, что у меня челюстное ранение, разбинтовывать голову не стали, а только вновь подбинтовали окровавленную повязку, при этой заявив:

- Срочно в санбат.

Они помогли мне лечь в лодочку, в которую была впряжена четверка самых разномастных обыкновенных дворняжек. Собаки тронулись, и Люда сопровождала до пункта, где раненых уже ожидали сани. До санбата было далеко - он находился в деревне Бутылкино.

Эти девушки с любовью ухаживали за ранеными, они теплым словом, своим заботливым отношением облегчали их боль, и однополчане их любили. Таковы были наши милые, дорогие девушки - боевые подруги. Откуда, из какого запаса они черпали свои силу, чтобы, жертвуя собой, прийти на помощь, согреть теплом и лаской. А потому каждый участник войны, который хоть раз был ранен в бою, на всю жизнь и до последнего своего дня сохранит светлый незабываемый образ медицинской сестры - озорной и нежной, храброй и умеющей помочь, самоотверженной и сильной духом.

Меня уложили в сани, где рядом лежал тяжело раненный лейтенант, его я не знал. Глаза его были закрыты, и он тихо стонал. Нас накрыли полушубками, лежавшими в санях, и мы поехали.

Дорога в Бутылкино, где находился медсанбат, шла через лес. Она была разбитая, а потому тяжелая. При каждом ухабе сани изрядно встряхивало, от чего лейтенант начинал сильней стонать.

Уже наступал вечер и стало темнеть.

Здесь надо сказать о том, что за несколько дней до нашего наступления у дер.0жееды часть подразделений нашего полка перевели в этот лес. Нам дали команду вырыть себе землянки. За эту работу мы взялись с огоньком и вскоре земляные работы были закончены, но полностью оборудовать землянки нам не удалось. Вскоре последовало приказание выдвинуться на рубеж деревни Ожееды и занять исходную позицию.

Поскольку предстояло наступление, мы свои вещевые мешки и личные вещи оставили в нашей ротной землянке.

Вместе с вещами я оставил свою полевую сумку, чтобы она не мешала мне ползать по снегу. В этой сумке находился мой дневник, который я вел с начала формирования нашего полка, письма и ручные часы, в циферблат которых попал осколок мины при первом моем ранении. Эти часы я сохранял, как реликвию войны.

И вот, когда мы проезжали по лесу, у меня возникла мысль остановить сани у наших землянок и взять свою полевую сумку, где находился дневник.

Вся сложность моего положения заключалась в том, что говорить я не имел возможности, а объяснить солдату, везущему нас в санях, что мне было нужно, просто не мог.

С этой мыслью я впал в забытье, видимо, от изрядной потери крови. Очнулся лишь тогда, когда сани остановились в дер. Бутылкино у дома, где размещался медсанбат. Раненого лейтенанта положили на носилки и внесли в дом, а мне сестры помогли подняться и провели в одну из комнат обыкновенной деревенской избы. В помещении было тесно, тускло горела лампа. Меня посадили на табуретку и стали раздевать. Сняли шинель, гимнастерку, залитую кровью, а затем стали разбинтовывать голову. Врач-женщина предложила выпить стопку водки, но я отказался – меня мучила жажда. Тогда она дала мне стакан горячего молока, и я с удовольствием выпил.

Разбинтовав голову, врач стала исследовать мое ранение. Оказалось, что вражеская пуля вошла ниже нижней губы и вышла в левой части лица, раздробив нижнюю челюсть. Мне сделали какой-то укол, а затем врач и сестра стали обрабатывать раны. Во время этой операции и перевязки я потерял сознание.

Сколько времени я пролежал, не знаю. Очнулся лежащим на сложенных в углу комнаты полушубках. На улице было еще темно.

Вскоре меня снова уложили в сани, и мы поехали дальше, как мне сказали, в полевой госпиталь. Он тогда находился в дер. Свапуще.

Ночь была черная, густая и какая-то тяжелая, будто залита чугуном. Кое-где слышалась перестрелка, иногда вспыхивали ракеты и, угасая, падали. Мороз доходил до минус 20 градусов.

Ехали мы всю ночь и только к утру прибыли в Свапуще.

Полевой госпиталь размещался в домах деревни, где находились раненые. Меня поместили в один из домов. Здесь я пробыл два дня, а затем вечером на санях отправили в г. Осташков. Перевязок мне больше не делали, а лишь только подбинтовывали голову.

Перед отправкой мне вручили конверт - эвакуационную карточку, на которой было написано: "Пулевое сквозное ранение челюсти и ушиб левого глаза. Направляется в ВВСП из ППГ №2191 21 марта 1942 г.".

Этот конверт я сохранил до сих пор.

В г. Осташков мы приехали под вечер и меня поместили в каком-то здании школы, где сказали, что завтра нас эвакуируют в тыл.

Весь день и ночь я провалялся на нарах в этом помещении. Здесь было много раненых бойцов. На следующий день, когда начало темнеть, всех нас раненых повезли на ж.д. станцию к формировавшемуся санитарному эшелону.

Не успели мы еще погрузиться в вагоны, как раздался сигнал воздушной тревоги. Налетела вражеская авиация и стала бомбить город и стоявшие на ж.д. пути вагоны.

Раздались взрывы, где-то недалеко загорелись дома и стоявшие на пути вагоны. Нас торопили с погрузкой, не обращая внимания на бомбежку. Раненых было много, а их все подвозили и подвозили. Я залез на верхние нары вагона и лег. Бессонные ночи ежедневных боев и ранение, видимо, как-то отразились на мне, ко всему этому спало какое-то нервное напряжение, и я быстро уснул. Когда мы выехали из Осташкова, не знаю.

Вот минули годы, но память еще цепко хранит самые дальние воспоминания и отдельные моменты жизненного пути пребывания на фронте, но многое уже забылось. Сейчас трудно воспроизвести в памяти все то, что было.

Бударин С. Д., 4 февраля 1981 г.

О Зибе Ганиевой

В полку и дивизии много было украинцев, белорусов, азербайджанцев и других национальностей. Тяжелый путь был у дочери азербайджанского народа Зибы Ганиевой. Я знал ее по отважным и смелым делам. Это была худенькая с длинными косичками, с черными, как уголь глазами, хрупкая отважная девушка разведчица.

Она сейчас вспоминает об этом: когда я пришла к командиру рабочего коммунистического батальона Краснопресненского района в октябре 1941 года и он увидел, что я такая маленькая и худенькая и что мне только семнадцать лет, он не захотел меня принять в коммунистический батальон.

В его лице я нашла исконного врага, нежелающего выполнить мою единственную просьбу. Но Зиба будучи студенткой 1-го курса ГИТИСа, оставила институт и добилась зачисления ее в коммунистический батальон. Шла зима 1942 года, дивизия была направлена на северо-западный фронт на уничтожение 16 немецкой армии. Часто вспоминаются мне заснеженные лесные тропы и перелески Молвотицкого района Новгородской области. Почти каждый день и ночь выходила Зиба со своей маленькой рацией в разведку .

В одном из боев под деревней Черное я сопровождал Зибу. Ее хладнокровие, бесстрашие, сметливость были примером для остальных бойцов. Она не прекращала передавать сведения о вражеской огневой обороне даже тогда, когда рация была врагом обнаружена и находилась под непосредственным огнем всех видов оружия.

Зиба переходила от одной воронки к другой, перебегала, переползала, неизменно следовала почти всегда впереди боевой колонны бойцов. Неоднократно ее рация пробивалась пулями, она исправляла и продолжала с ней свой фронтовой путь. Зиба одновременно была и хорошим снайпером. Она так и числилась снайпер-разведчик. Не один фриц нашел себе могилу на русской земле от ее меткой пули.

Но это было только начало большого боевого пути. Зибу перевели в дивизию, а я был переведен в другой батальон части.

Семнадцать лет я не видел Зибу, но образ ее всегда был передо мной, образ смелого и доблестного бойца коммунистической дивизии.

Я начал поиски Зибы, которые продолжались длительное время и вот, наконец, 9 марта 1958 года, ровно семнадцать лет спустя, я ее снова встретил. Она рассказала, что в мае месяце 1942 г. она была ранена, но из дивизии не ушла и после кратковременного нахождения в медсанбате вернулась вновь в строй, а в августе 1942 г. в одном из ожесточенных кровопролитных боев Зиба была тяжело ранена и на многие годы вышла из строя. Около трех лет пролежала в госпиталях. Врачи вырвали Зибу из рук смерти, сохранили ей жизнь.

После длительного лечения Зиба энергично, как и на фронте, взялась за учебу, окончила институт и в настоящее время имеет степень кандидата филологических наук и по-прежнему отдает все силы и знания беззаветному служению Родине.

Бой под Малым Враговым

Яшкин Федор Яковлевич

Описание событий этого боя связано моим пребыванием во 2 батальоне 664 сп. В эту дивизию попал по направлению штаба Северо-Западного фронта весной 1942 года. Мотивом для отправки именно в эту дивизию послужило то, что в начале войны окончил московское Военно-политическое училище им. Ленина и имел опыт войны довольно продолжительное время.

Более 37 лет прошло с тех пор. В памяти не сохранились фамилии всех участников, подробности боев. Но основные эпизоды и наиболее характерные черты и участие в боях командира полка полковника Пшеничного и других сохранились в памяти.

События этих дней опишу так, как запомнил через 37 лет.

Дни, предшествовавшие бою.

Летом 1942 года страна переживала труднейшие дни. Фашистская орда рвалась к Волге. Кровопролитные бои у стен Сталинграда.

Командир 664 сп полковник Пшеничный собрал командиров и комиссаров батальонов своего полка и лаконично ознакомил нас с положением на фронтах, а в заключении сказал, что в трудные для страны дни преступно занимать пассивную оборону, что батальоны необходимо готовить к активным боям. В ближайшие дни мы должны прорвать оборону врага на участке полка под Малым Враговом. Это было за несколько дней до боев.

Утром следующего дня мы с командиром 2 батальона – майором Казиевым вышли для изучения местности. Подобрали такой же рельеф местности, в какой расположен населенный пункт Малое Врагово. Наметили исходный рубеж для наступления. На полпути предстояло форсирование речки, а затем блокировать огневые точки врага.

На первый день учебного боя мы должны были решить задачу сближения с противником с тем, чтобы не было неожиданностью для батальона в бою, разработать тактическую задачу каждого бойца.

В 12 часов дня построили батальон. Перед командирами и политруками рот поставили боевую задачу дня и батальон вывели к месту тренировочного боя. Первая часть учебного боя проходила нормально, но достигнув речки, боевой порядок рот нарушался. Речка была шириной 4-5 метров, глубиной около 2 метров. Перепрыгнуть с полной боевой выкладкой многие не в состоянии. Батальон пополнился молодыми, необстрелянными бойцами, ветеранов было мало. Формирование пришлось повторять несколько раз, пока не добились слаженности. За все время форсирования речки боец Юнусов (помнится из Казани, татарин, поступил к нам с новым пополнением) безучастно стоял у речки и попыток перехода не делал. Я подошел к нему и показал, как можно перепрыгнуть. Он выше меня на целую голову, и думалось, перепрыгнуть ему не представляет труда. Он не тронулся с места. При обратном прыжке Юнусов стоял против меня и подставил штык винтовки, направленный мне на грудь. Чтобы не нарваться на штык, я ногой успел оттолкнуться от берега и плюхнулся в воду. Солдаты, стоящие с Юнусовым, кинулись на него и отобрали у него винтовку.

Выскочив на берег, Юнусова отозвал в сторону, пригласил майора Казиева и рассказал о случившемся. Юнусов отмалчивался о своем поступке, ссылаясь на плохое знание русского языка. Казиев настоял наказать Юнусова и ему наложили арест содержанием в отдельной землянке.

Вечером перед батальоном поставили задачу приготовить макеты ручных гранат, т. е. болванки формой и весом соответствующие ручной гранате.

Утром после завтрака батальон построили для проверки боевой готовности и на самодельных ручных гранатах. Надеясь на честное слово, Юнусова освободили из-под ареста, и тоже он занял место в строю. Командиры рот после проверки своих рот доложили командиру батальона о боевой готовности своих рот. Гранаты не оказалось только у Юнусова. Он сказал, что гранату оставил в землянке и с разрешения комроты удалился за гранатой.

Командиры и политруки рот стояли у комбата. Майор Казиев ставил учебную задачу дня – отработки приемов ближнего боя, блокировки огневых точек на местности. В это время Юнусов занял место в строю, вместо учебной гранаты принес боевую. Выдернул чеку и замахнулся гранатой в сторону расположения командиров и политруков батальона. Сзади стоящий боец с криком: «Что делаешь, дурак !?» - ударил по руке и граната упала. Раздался оглушительный взрыв. Взрыв в гуще строя сделал свое страшное дело. Сперва мы подумали, что шальная вражеская мина разорвалась, но вскоре выяснили подробности. Восемь солдат вышли из строя.

Мы с Казиевым предстали перед командиром Пшеничным и комиссаром полка Гольдштейном. Доложили о чрезвычайном положении в батальоне и его пагубных последствиях. Выслушав доклад Казиева, полковник Пшеничный вынес решение:

- за роспуск боевой дисциплины в батальоне отстраняю от командования батальоном (Казиева).

- за потерю политической бдительности отстраняю от комиссара батальона (Гольдштейна).

Это было вечером 12 июня 1942 года накануне предстоящего боя за Малое Врагово. Ночь перед боем прошла в бессоннице. Мысленно перебрал в памяти всю короткую жизнь, стараясь понять откуда берутся такие, как Юнусов, что руководит их психологией ? Юнусовых единицы, но они еще не перевелись. Короткая летняя ночь на исходе. То, что случилось невозможно поправить, но извлечь урок не поздно. Сейчас главное взять себя в руки. Ни в каком случае не показать свою растерянность. В качестве рядового, но принять участие в бою.

Наступил рассвет 13 июня 1942 года. Утром появляется новый командир батальона капитан Огородников. Он передал мне, что я оставлен комиссаром батальона и что нам предстоит повести людей в бой. Доверие ?! да, великая вещь доверие. За мной остается великая обязанность – оправдать доверие.

Бой за Малое Врагово

Рано утром 13 июня 1942 года батальон построили для занятия исходного рубежа. Перед боем провели митинг. Выступать пришлось мне. Я знал, речь должна быть предельно краткой, зажигающей, рождающей святую ненависть к врагу, придающей отвагу и героизм личному составу батальона. Но у меня в голове все перепуталось, только знаю, что выступал очень коротко.

Рубежи, указанные командиром полка, заняли бесшумно. Наш боевой маршрут лежал с левого фланга боевых порядков полка. В своем боевом приказе полковник Пшеничный особо заострил внимание на то, как переходить открытое пространство до лощины.

Деревня Малое Врагово стоит на возвышенности в метрах 800 от нашей позиции. Мы должны были выйти к выступающему дому. Впереди этого дома проходит немецкая траншея, а дом превращен в долговременную огневую точку. До возвышенности мы должны были пересечь лощину, а затем по открытой местности достичь траншеи врага.

По команде капитана Огородникова, увлекая бойцов, я первым ринулся вперед. Чувствую, в руках автомат дрожит, унять дрожь не могу. Единственное, что мне оставалось – ускорить темп бега, чтобы бойцы не видели, как я дрожу. Немцы открыли ураганный огонь из автоматов, пулеметов. Пули летят со всех сторон. Под непрерывный свист пуль зигзагами, перебежками, переползаниями достиг «мертвого» пространство в лощине и только тогда оглянулся назад. Батальон на полпути прикован шквальным огнем с двух флангов. Потери большие. С правой стороны за мной лежит Кабанов. Несколько слов о Кабанове. За неделю до боя батальон получил пополнение. В их числе был и Кабанов из Удмуртской АССР. 15 лет от роду (1927 г.р.), маленький ростом. Куда пристроить такого малыша не знали, и я его взял ординарцем. В батальоне все его звали кабанчиком. Так вот Кабанов оказался рядом со мной и никуда не отставал от меня.

Немцы от нас находились недалеко. Из траншеи были видны вспышки пулеметного огня и высунутые головы с автоматами. У меня автомат и два запасных диска, две гранаты и пистолет. Прицеливаюсь на вспышки пулемета, но руки дрожат, кое-как схватил на мушку и вместо короткой очереди выпустил чуть ли не всю обойму. Опомнился, заругал себя последними словами за трусость, взял винтовку у Кабанова (имел опыт стрельбы из винтовки) и одиночными выстрелами начал косить высунувшиеся головы из траншеи.

Ждать подхода батальона стало невозможно. Батальон с большими потерями отходит к исходному рубежу. Чтобы хоть немного облегчить отход батальону по траншеям немцев расстрелял весь огневой запас и побежали к батальону, по-прежнему используя пересеченную местность, под непрекращающимся градом пуль, разрывов мин и дошли до рубежа батальона. В других батальонах потери были не меньше.

Полковник Пшеничный собрал нас на своем наблюдательном пункте, который избрал себе на самом высоком месте. Вырыта траншея в рост человека. Отсюда, как на ладони, просматривается поле боя.

Он не упрекнул нас за неудачи, только перестроил позиции батальонов и поставил новые задачи по захвату деревни. Чувствовалось спокойствие и воля полковника и невольно вселило в нас волю к победе. До обеда мы приняли несколько попыток занять деревню, но противник стянул свежие силы, артиллерию, минометы и на нашем участке появились два немецких танка.

При всей храбрости командиров и бойцов, а этого никак нельзя умалять, М. Врагово все еще оставалось в руках фашистов. Мы выполнили часть задачи – значительную силу врага сковали к себе. К занятию М. Врагово, как я понял, значительное место придавали не только в нашей дивизии, но и в Армии. В послеобеденное время к нам прислали представителя – комсорга армии (если память не изменяет) Александрова.

Батальоны после многократных боев поредели. полковник Пшеничный, подсчитав наличие людей в полку, из всего оставшегося личного состава образовал сводный батальон. Руководство батальоном взял на себя, а комиссаром сводного батальона назначил меня, сказав, что я молод и основная задача – личным примером увлечь бойцов. Да, увлекать за собой очень просто произносится, а выполнять не так просто, одно дело – самому быть впереди, здесь нет труда, другое дело увлечь за собой других – это уже намного сложнее в условиях ураганного огня немцев. Но я свое назначение принял как высокое доверие и внутренне гордился и невольно в голову пришла честолюбивая мысль. «За битого двух небитых дают».

До ноября 1942 года устав гласил: место комиссара и командира в бою впереди своих солдат. Только приказ Сталина №0816 определил место командира в бою.

Перед боем к телефону вызвал генерал Анисимов и сразу спросил:

- Видишь деревню М. Врагово ?

- Отлично вижу.

- Вот твоя задача взять эту деревню. В противном случае лишишься партбилета и удет поставлен вопрос о сохранении жизни !

- Отлично понимаю. Деревня будет взята без всяких оговорок.

- Благодарю, желаю удачи !

После разговора с генералом понял всю ответственность положения. Все пришло на свое место. Знал, что предстоящий бой будет определять будущность – или победа, или смерть. Но мне кажется, что каждый человек в подобной обстановке рассчитывает на лучшее.

Сводный батальон приведен в боеготовность. Из глубины нашего тыла прогрохотали артиллерийские залпы. По переднему краю немцев загудели разрывы снарядов. Еще не смолкла артподготовка, Пшеничный, как обычно спокойный и волевой, дал приказ к наступлению.

Батальон поднялся, подбадриваемый нашей артиллерией, и быстро побежали вперед. С немецкой стороны началась стрельба из всех видов оружия. Особенно беспокоил фланговый кинжальный пулеметный огонь. Батальон, неся потери, достиг мертвого пространства на лощине и залег для решающего броска в атаку. В боевых порядках батальона находился и комсорг армии.

Но подняться страшно трудно. Трассирующие, разрывные, всех сортов пули с визгом летят. Неумолчный гул и стрекот пулеметов, автоматов, разрывы снарядов и мин с обеих сторон создают адский шум. А до немецких окопов всего метров 40. Надо поднять во что бы то ни стало батальон в атаку, не дать лежать, каждая секунда промедления охлаждает боевой пыл у бойцов, а также увеличивает потери. Комсорг армии, оказавшись рядом, сказал, чтобы я поднял батальон.

На что был способен, силясь всеми легкими, крикнул: «За Родину, за Сталина, коммунистический полк, вперед ! Ура !» и побежали на немецкие окопы. До немецких окопов оставалось совсем близко, но дойти не удалось. Пулеметная очередь прошила ноги. Первая простая пуля прошла навылет у голени левой ноги, вторая разрывная пуля разорвалась в паху правой ноги. В горячке сделал еще 2-3 шага и упал. От потери крови через некоторое время потерял сознание. Только в последствии узнал, что своим спасением обязан Пшеничному. После боя комполка спросил, где нахожусь я. Те, кто видели, сказали, что был совсем близко от окопов, а после этого меня не видели. Двум пулеметчикам полковник приказал меня найти и вынести живого или мертвого. Указал ориентировочный район нахождения. Под сумерки меня нашли, положили на плащ-палатку и волоком вытащили в нашу зону.

Первую помощь и обработку ран произвели мать и дочь Мария и Людмила Мстиславские, которые старательной обработкой ран меня привели в сознание. Несколько слов о санитарном отделении батальона.

Санитарное отделение – это боевой костяк батальона, коренные ветераны. Многие из них прошли боевой путь в батальоне от момента его организации до полной победы над врагом. В дни обороны они беззаветно работали с личным составом. Проводили санитарную обработку одежды солдат, стирали белье, организовывали баню, выпускали стенгазеты, боевые листки, вели политбеседы в окопах с солдатами.

В дни наступления, засучив рукава по локоть в крови, обрабатывали раны солдат и командиров, рискуя жизнью вытаскивали раненых с поля боя. Нередко сами оказывались ранеными. Я недолго пробыл в батальоне, но о санитарном отделении остались самые теплые воспоминания. Они духовно облагораживали личный состав.

Мне часто приходилось обращаться за помощью к Людмиле Мстиславской, Гите Свердловой, Екатерина Никитиной, Марии Злобиной, ком. отделения Березуевой (она погибла. Вечная слава ей). Самая старшая Мария Мстиславская недаром названа матерью. Им, великим труженикам войны, многие солдаты и офицеры обязаны своей жизнью, в том числе и я. После оказания помощи я лечился в госпитале 448 города Ярославля.

Мое нахождение во 2 батальоне 644 стрелкового полка завершилось, но военная дорога, не менее трудная, продолжалась. Новые ранения чередовались выздоровлением, тяжелые поражения сменялись душу согревающими наступлениями, наконец, восторжествовала наша закономерная победа. Ликовали Победой, а затем окунулись с присущей фронтовикам энергией на восстановление разрушенного войной хозяйства.

Много досталось нашему поколению. И рано поседели, немногие дожили до пенсии, а которые дожили – отдыхать не спешат. Некогда …

Яшкин Ф. Я., бывший комиссар 2 батальона 644 стрелкового полка

Под Старой Руссой

Мавлонов Примкул

Вокруг Старой Руссы было много болот. Во время оккупации города немцы создали укрепленную оборонительную полосу, выгоняя на строительство военнопленных и гражданское население города и районов. Один из таких укрепленных участков противника находился в Чириковском районе, где между двух непроходимых болот посуху был построен деревянный вал, протяженностью более километра. Ширина вала достигала шести-восьми метров, а высота пяти-шести. Пространство между бревенчатыми стенами было заполнено землей. По всему протяжению вала, на расстоянии 10-12 метров расположились доты и дзоты. Фашисты называли этот вал непроходимым, а из дотов и дзотов постоянно вели против нас сильный огонь.

Наша дивизия, (после боев, в результате которых мы освободили Молвотицкий район и ряд прилегающих деревень) была выведена во второй эшелон для пополнения и отдыха. Но отдыхать долго не пришлось.

5 августа 1943 года мы снова пошли в наступление. Ранним утром по "непроходимому" валу открыла огонь наша артиллерия. За полчаса доты и дзоты противника были сравнены с землей. Наступая, наш 157-й гвардейский полк успешно прорвал оборону гитлеровцев и с боем продвинулся на восемь километров. Остались позади несколько безлюдных деревень. Бой был напряженный, мы потеряли многих товарищей и на второй день получили приказ прекратить атаки и перейти к обороне. А впереди уже виднелась Старая Русса.

Мы заняли рощу и днем только несли охранение, а по ночам работали - копали окопы, соединяли их траншеями. За несколько ночей были оборудованы наши пулеметные точки, по траншеям стало возможным пройти в любой взвод или роту.

Однажды на рассвете, заканчивая строительство пулеметной точки, я приподнялся над траншеей чтобы достать две-три дернины для маскировки, как вдруг рядом в дерево ударила пуля. Быстро спустившись в траншею, я взял бинокль и стал наблюдать за расположением врага. Смотрю, немецкая снайпер перемещается на новое место. Он видно посчитал, что одного уже подстрелил. Но у нас тоже была снайперская винтовка. Я взял ее, выбрал позицию, а ефрейтору из Самарканда Орзу Бобомуродову поручил надеть на палку каску и поднять над бруствером траншеи. Фашист тут же открыл огонь. После двух его выстрелов Орзу опустил каску. Радуясь, что убил еще одного русского, немецкий снайпер поднялся в полурост и стал смотреть в нашу сторону - мне в оптический прицел это было хорошо видно и я нажал на спусковой крючок. Выстрел был точным. Запомнился его предсмертный вопль.

А вскоре пришлось стрелять и из противотанкового ружья, но не по танку, а по дзоту. Это огневая точка противника постоянно вела пулеметный огонь по любой движущейся цели. 24 сентября сержант из соседней роты пришел ко мне и сказал», что фашистский пулеметчик вывел из строя уже не одного нашего бойца, которые ходили за обедом. Огнем из ротных минометов ликвидировать эту вражескую огневую точку не удавалось. Сержант указывал путь, а мы - я, Бобомуродов, Гольштейн, Ахмедов Хафиз (родом из Бухары) взяли противотанковое ружье и двинулась за ним. Выбрав удобное место, выпустили по амбразуре дзота двадцать пуль, дзот перестал работать и наши бойцы получили возможность без потерь доставлять питание из тыла.

Как известно, в Старой Руссе находился один из штабов власовской РОА – русской освободительной армии. Эти предатели пытались вести агитацию, вещая через радиоусилитель, который устанавливали на опушке леса. Оттуда неслось: «Рус, сухари кушаешь ! Сахара, чая нет, грязную воду пьешь! Мы упитанные, масло сливочное, мёд кушаем, перехода к нам ! Скажи: Сталин капут, Гитлер – гут, поднимай руки, не будем стрелять». Но это радио было быстро ликвидировано. Из нашего боевого охранения дали несколько пулеметных очередей и агитация прекратилась.

Враг бросал и антисоветские листовки, но ни один наш гвардеец не обращал внимания на фашистскую стряпню.

Много вреда и беспокойства приносил нам немецкий наблюдатель, который поднимался в небо над Старой Руссой на аэростате. Он передавал сведения о передвижениях и расположении наших войск своим артиллеристам и десятки немецких снарядов, особенно во время обеда, летели в нашу сторону. Бывали дни, когда бойцы из-за этого оставались без горячей пищи. Но однажды в воздухе появились два наших самолета. Облетев аэростат, они дали по нему очередь из пулемета и вражеский наблюдатель сгорел. Фашисты открыли по самолетам ожесточенную стрельбу, но наши летчики возвратились без ущерба.

Для бойца действия даже местного значения бывают роковыми, Так на моей памяти остались имена сына председателя колхоза из Кировского района города Коканда Ботырова, Ахмедова Хафиза, старшины Пронкина и других боевых товарищей.

Одно время я был связным у командира полка Дудченко. С ним мы тогда тоже расстались надолго: осколок снаряда попал ему в голову и его увезли в госпиталь. Только в октябре 1971 года, я встретился уже с генерал-майором И.И. Дудченко. Это случилось, когда я впервые прибыл на встречу нашей дивизии в связи с 30-летием битвы под Москвой. 28 лет не виделись, тем горячее были объятия старых воинов. Теперь мы постоянно переписываемся, Я на той встрече прочитал поздравительную телеграмму бывшего командира саперного батальона, полковника в отставке Зубарева Геннадия Васильевича, которого на фронте называли батькой, наверное, за его длинную бороду. 1 октября 1973 года Г. В. Зубарев трагически погиб, находясь в командировке. Он был первым заместителем Председателя Совета Министров Таджикской ССР.

Конец 1943 года принес нашей дивизии изменения в дислокации – она передавалась в состав Ленинградского фронта. Сначала, правда, она находилась в резерве Главного Командования, когда Ленинградский фронт начал наступление с целью полного разгрома немцев под Ленинградом, дивизия также приняла участие в тех январских боях 1944 года.

На подступах к Пскову

Уже позади были многие десятки тяжелых километров, пройденных по снегам и бездорожью, уже откатилась на запад немецкая группа армий «Север». Наши полки вышли в прилегающие к Пскову районы. 23 февраля 1944 года наша разведка установила, что фашисты, готовясь к отступлению, хотят замести следы своих варварских преступлений. На окраине Пскова находился концентрационный лагерь, так они там стали сортировать узников. Тех, кто мог ходить, отправляли в Германию на каторжные работы, а совершенно обессиленных. Истощенных, еще живыми грузили в брички как дрова, отвозили ко рву и там закапывали.

Комдив Бурлакин отдал приказ принять все меры к спасению узников фашистского концлагеря. Соответствующее распоряжение поступило от командира полка майора Родионова нашему командиру первого батальона капитану Гаевскому.

Он вместе с замполитом Бурмистровым отобрали 51 бойца из молодых и наиболее сильных и поставили боевую задачу выдвинуться к концлагерю и действовать по обстановке. Было сказано, что справа и слева от нашего отряда будут действовать партизаны и другие части. Повел нас старший лейтенант Смирнов.

Добирались к месту действия через лес. К утру 24 февраля вышли к намеченной точке на карте и сразу попали под огонь. Оказалось, мы вклинились в немецкую оборону и потому стрельба раздалась сразу с трех сторон. Мы быстро залегли и организовали сильный ответный огонь. Был морозный день, передвигаться по глубокому снегу трудно, однако мы хоть и медленно, наступали. Бой продолжался весь день, многих мы не досчитались, был убит командир роты и командование взял на себя лейтенант Мухамадьяров.

С наступлением ночи мы стали окапываться, зарываться в снег, оборудовать ячейки поудобнее. Стрельба затихла, а мороз все прижимал, но лежали, терпели. Утро не принесло никаких изменений, хотя бой пока не возобновлялся. Мы лежали у пулемета - с правой стороны я, бочком, слева - Бобомуродов. Так лежа и позавтракали всухомятку. Вместо чая поели снегу. Бобомуродов - кадровый солдат, принимал участие в боях еще у Брестской крепости, а к нам попал после ранения, которое получил в мае 1943 года. Надежный человек, да уж очень большой любитель табаку, а то еще махорки. Когда не было ни того, ни другого он собирал сухие листья с деревьев и курил, но от своей привычки отказаться не мог.

Ну тут, как мы пожевали сухой паек, снова он завернул самокрутку, да спичек не оказалось, он и говорит: " Надо у кого-нибудь из соседей поспрашивать. Нo куда же итти, когда все лежим под прицелом. Невозможное дело. А он все настаивает, и совершил я мягкодушие, которого не могу себе простить - разрешил ему спрятаться в роще и там покурить. Орзу поднялся и одним прыжком махнул за деревья в рощу, где был установлен пулемет, а около него укрывались двое молодых солдат из Татарии.

Мне почему-то вспомнилась учеба в Ташкентском институте, мои убитые в боях однокашники. Но думы думами, а глаз я не сводил с обороны противника. Вдруг слышу звук падения совсем рядом - может мина не разорвалась, - подумал. Оборачиваюсь и вижу - лежит Орзу. Вскочил, кинулся к нему, залег рядом, ощупал... Пуля снайпера попала ему в бок и все было кончено. Взял из кармана Орзу его красноармейскую книжку и только повернулся, но сразу ослаб и почти потерял сознание. Вторая пуля угодила мне в живот.

Собираю силы, поднимаю голову и вижу - два немца спокойно идут в нашу сторону. Не знаю, как мне удалось доползти до пулемета-ручника и дать две очереди по фашистам. С криком они упали на снег. Перевалился я на левый бок и отполз в рощу метров на восемь, к тем молодым пулеметчикам. Нести меня они не могли - нужны были сани. А я им показываю туда, где лежал Бобомуродов. Вытащили они его и потом увезли.

Тут появился лейтенант Мухамадьяров, хотел организовать мне помощь, но снова полетели мины, около десятка ротных мин разорвалось поблизости. Лейтенант упал, он тоже получил тяжелое ранение. Мой маскировочный халат осколками порвало в клочья. Из последних сил пополз я вглубь рощи и потерял там сознание.

Когда я открыл глаза, было темно, наступала ночь. Вижу, вроде лежу в углу деревянного дома, у которого нет ни дверей, ни окон. Меня кто-то присыпал льняной соломой. Появился молодой солдат, всего два дня исполнявший обязанности старшины роты. Он достал у партизан сани и с помощью какого-то бородача – местного жителя положил меня в них, а рядом оказался и Мухамадьяров. Лейтенант лежал неподвижно с правой стороны. Сани тронулись.

В полковом медпункте нам сделали перевязки. Оказалось мы оба потеряли много крови. А дорога к санбату была тяжелой, каждый толчок отдавался болью и мы оба кричали. Наконец лейтенант, умолк. Возница, тот самый бородач, обернулся и говорит: «Умер лейтенант, а ты терпи, немного осталось, довезу хоть тебя живым».

Я то приходил в сознание, то снова его терял, пока не оказался на операционном столе.

Две женщины – военные врачи начали операцию, а боль была невыносимая. Но на утро я снова попал в руки хирурга майора Терентьева. Тут уже все делалось под наркозом. На другие сутки я пришел в сознание и стали меня лечить, а есть давали манную кашу. На шестой день майор сказал: «раненых много, тебя сегодня отправлю в полевой госпиталь». И дал напутствие, чтобы никаких нарушений питания.

Привезли меня в Ленинград. В госпитале мне стало лучше и тут я нарушил майорский наказ, тем более, что мне и кровь переливали и почти уже поставили на ноги. 7 апреля поднялся с постели, а на другой день мне стало так плохо, что и с врачами поругался. И никакие средства не помогают. Жизнь мне спас профессор Ермоленко. 12 апреля он успешно провел мне операцию по поводу заворота кишок, а потом еще 4 месяца меня лечили. И я стал инвалидом Отечественной войны второй группы.

Воспоминание

Столярский Филипп Владимирович

В 1941 году 14 октября по призыву МК ВКП/б/ добровольно с группой товарищей в количестве 35 человек ушел добровольно на защиту Москвы. Среди товарищей были со мной Горячев М., Борзов Ив., Морев, Кернер Б., Зайцев, Халин Анатолий Евгеньевич. Формировался наш батальон в школе 406 по Центральному проезду (Авиамоторной улице). Со школы строем ушел батальон под Москву по Волоколамскому шоссе в район дом Отдыха "Чайка". Здесь мы сформировались и были разбиты на роты, взводы и отделения, командиром нашей роты был назначен тов. Халин, так как он имел военное звание сержанта. Тов. Халин был строгим и требовательным командиром по отношению к бойцам, он не любил нарушителей дисциплины, но как товарищ он был хорош и веселый. Оборону мы держали в районе Новотушино, затем 11 или 13 февраля 1942 г. мы уехали на Северо-Западный фронт в р-н Демянской группировки. Toв. Халин А.Е. был тогда уже назначен командиром роты автоматчиков. В нашем батальоне т. Халин наступал в районе Новой Руссы с правого фланга в лесу, мы наступали с левого фланга. Во втором бою мы овладели деревней Новая Русса примерно в 6-7 часов вечера. На утро я узнал, что убит наш товарищ, с которым мы вместе ушли на фронт, Халин А.Е.. С группой товарищей мы отправились в лес в район дзота, где был Халин. Тов. Халин в то время был уже отнесен от дзота на несколько метров. Товарищи, стоявшие у тела т. Халина, рассказывали, что он бросился на ДЗОТ, чтобы подавить огонь противника. Рота автоматчиков, благодаря этому сумела прорваться в деревню. Этот пример для нашей дивизии во всех последующих боях был примером патриотизма. После в дальнейших боях за деревню Новое Гучево был ранен, после ранения я вновь вернулся в часть. Наша дивизия заслужила звание 5З гсд. На протяжении 4-х лет я от рядового солдата прошел с боями до офицера. На протяжении всех военных лет все время вспоминали солдаты и офицеры т. Халина. Сейчас я работаю на предприятии, с которого я ушел на должности механика НИИШ.

Столярский Ф.В., солдат 2-й роты 2-го батальона 2-го полка 3-й Московской коммунистической дивизии, 3 февраля 1958 г.

Дневник командира танковой роты

Григорьев Сергей Николаевич

В моей полевой сумке сохранился блокнот-дневник, в который в свободные минуты, урывками, я записывал виденное и пережитое, свои впечатления и встречи, делая эти, подчас отрывочные записи непосредственно под впечатлением.

3аписи в блокноте велись с осени 1941 года до марта 1942 года.

Дополнив их тем, что хорошо помнил, приведя в относительный хронологический порядок, но сохранив первоначальную редакцию почти без изменения, по просьбе Военного отдела Ростокинского Райкома ВКП/б/, находясь в госпитале, я записал эти страницы.

Глава 1. ВРАГ ПОД МОСКВОЙ

В это дождливое и холодное октябрьское утро как-то особенно неуютно было в цехах и. лабораториях института.

Жестокий и сильный враг прорвал фронт. Нашему институту Комитетом обороны было дано приказание эвакуировать ценнейшее оборудование и кадры далеко на Алтай.

Светлые лаборатории и цеха, просторный двор и коридор заполнялись ящиками, раздавался непривычный для этого учреждения стук молотков, забивавших гвозди.

Люди, вчера ходившие в белых палатах, около точнейших, блестевших чистотой приборов, сидевшие в тишине лабораторий, нарушаемой лишь тиком хронометра и шумом вентилятора, - сегодня превратились в упаковщиков и грузчиков и, сознавая необходимость проделываемой работы, отдавали ей свои силы и свое внимание.

В воздухе пахло жженой бумагой и летела сажа, на крупных кусочках которой можно было различить отрывочные цифры, буквы и линии бывших рисунков - в городе жгли архивы.

Вчера только наколотый лист ватмана, на котором за ночь напряженного труда уже обрисовались контуры машины, нужной фронту, - сегодня уже свернут в трубку и вместе с другими чертежами уложен в ящик и поедет далеко, на другой конец нашей необъятной Родины, чтобы там в спокойной обстановке, далеко от фронта, возродиться в грозное оружие.

Настроение у всех было тяжелое. Как-то не верилось, что приходится ломать с таким трудом созданное, обрывать замечательные разработки и исследования, свертывать в трубку проекты - плоды кропотливого труда, расчетов, испытаний, неудач и успехов. Не верилось, что приходится покидать Москву, каждый камень которой так знаком и дорог и покидать ее именно тогда, когда враг у ее ворот, он остервенело рвется в город. Москва в опасности!

14-е октября 7 часов вечера. Разговор в партийной комитете с секретарем т. Константиновским - прошу разрешения остаться на защиту города. Являюсь в Куйбышевский Райком партии. Секретарь приказывает мне сдать роту всеобуча, которой я командовал в начале октября и сформировать из коммунистов пулеметную роту. Комиссаром роты назначен тов. Минин - старый партизан.

Утро 15-е октября. В институте получаю расчет, прощаюсь с товарищами, с которыми так дружно работал и с сумкой за плечами и "коровинским" пистолетом в кармане (подарок райкома партии), простившись с мирным трудом, вступаю на дорогу войны. Армянский переулок. Школа. 15:00 заношу в список фамилию первого добровольца, пришедшего прямо с завода с руками, запачканными маслом, с партийным билетом, батоном хлеба и своим наганом, который был подарен ему когда-то Буденным в дни гражданской войны.

За окном начал падать первый снег. Люди приходили мокрые, все в снегу, но накаленные особым чувством ненависти к проклятой черной Германии, оторвавшей их от мирного созидательного труда, от любимых семей; и чувством большой боли за дорогую, родною Москву.

По гражданской специальности я инженер-механик, по военной - лейтенант танковых войск. Работы в пулеметной роте совсем не представлял себе, но учиться времени не было, надо было работать, так начинали все добровольцы.

Очередной налет фашистских стервятников, тревога... но люди приходят, предъявляют партбилеты, получают назначение во взводы, знакомятся, располагаются в комнатах. Вместе с Мининым, одновременно по первому впечатлению и списочным сведениям назначаем командиров взводов, отделений, назначаем должности в роте, составляем пулеметные расчеты.

В графе гражданская специальность чередуется: токарь, инженер-химик, бухгалтер, инженер-экономист, профессор истории, столяр, продавец, доцент и т.п. Приходят люди самых разнообразных специальностей, знающие несколько языков, работавшие директорами трестов и начальниками главков, стоявшие у тисков и вагранок, приходят люди, у которых много сердца, много беспредельной любви к дорогой Родине, к любимой Москве. Люди ушли с работы от семей, от домашнего уюта, люди, имевшие несколько броней. Им близок этот замечательный свободный город и в сознании не укладывается, что на дорогих нам башнях Кремля будет висеть черное знамя с паучьей свастикой, и по Красной площади пойдет усатый немецкий фельдфебель. Этим людям дорога наша прекрасная русская береза и ветер беспредельных полей.

В 23:00 рота личным составом была сформирована, назначены командиры, составлены списки. Набегают тысячи дел. Питание, чай, матрацы, караул, наряды, укрытие людей по тревоге и т.д. .

Наконец, все утихло, командный состав Коммунистического Батальона Куйбышевского р-на собрался в 24:00 на совещание. Знакомимся. Командир батальона подполковник Заславский, комиссар - полковой комиссар - Богомолкин, нач. штаба - мл. лейтенант Тиховский; особо произвел на меня приятное впечатление своей деловитостью командир стрелковой роты - ст. лейтенант Биткин, ныне командир транспортной роты дивизии..

Все вопросы решались очень быстро, но дело стало за оружием, оружия мало, проще... оружия почти нет. Где-то на складах собирают пулеметы, дают старые, образца 1848 г. французские винтовки системы "Лавель" и делим на бумаге по ротам еще неполученное оружие. Звонит телефон. Устали люди, собирающие пулеметы где-то на осоавиахимовском складе из старья; посылаю еще 15 человек им на помощь.

Приходит телефонограмма из МК ВКП/б/, весь комсостав вызывают в 2:00 16-го октября на совещание в Красный Зал Московского Совета. На улице от снега слякоть, улицы черны, город тревожен, город не спит. По улицам непрерывно движутся колонны автомобилей, идут войска, за городом бухают зенитки. Лыжные ботинки, в которых я обут, промокли. Холодно телу, холодно на душе и страшно за Москву.

Заходим в 2 ч. в Куйбышевский Райвоенкомат за военкомом. Он демонстрирует нам новый вид миномета-лопаты и зажигательные бутылки. На стене вижу карту с обстановкой на фронте на 13-е октября. Стрелки движения противника направлены на Москву. За окном опять стучит зенитка, где-то близко слышен звон разбитого оконного стекла - попал осколок.

Военкомат живет всю ночь. Хлопают двери, входят и выходят люди, носят какие-то тюки бумаг. Едем на "Эмке" в Моссовет. Улица Горького загружена машинами. Входим по мраморным лестницам дома, лестницам, видевшим Кутузова и Наполеона - дома свидетеля великих людей 1812 года.

Начало совещания опаздывает. Командиры в штатской и военной одежде курят, разговаривают, у всех на языке один лишь вопрос - как серьезно дело? Неужели так близок враг? Где враг? Красивейший зал столицы "Красный зал" Дома Советов в эту ночь собрал в свои стены тех людей, которые поведут завтра москвичей драться за их семьи и очаги, за их честь, гордость русского народа - Москву.

Совещание проводит генерал-майор Фролов. Узнаем границы обороны нашего батальона. Реальность настоящего момента сразу как-то ошеломила; не верилось... хотелось думать, что ослышался, что это не те Воробьевы Горы и не та Кутузовская слобода, где вчера еще мирной лежала Москва.

К утру немного подморозило. Вернулись в расположение батальона, подняли людей. Надо было проверить, с кем идем, так как выступлений можно было ожидать очень скоро. Точных сведении о противнике не имелось даже в штабе обороны.

В 6:00 все командование батальона выезжает смотреть район своей обороны. Наступает день 16 октября. Советское Информбюро передает сообщение о прорыве фронта. Улицы Москвы полны машин, много людей с чемоданами, сумками, рюкзаками. Идут 5-тонные грузовики с какими-то крупными частями машин и станками. Остановилось метро, грозди людей висят на подножках трамваев. Город, как встревоженный улей.

По улицам идут войска, двигается несколько танков и артиллерия. По Можайскому шоссе проходят вереницы беженцев, гонят коров, овец, несут узлы, везут в колясках вещи и детей. Проклятый Гитлер, проклятые фашисты - сколько горя, слез и страдании принесли вы в мою широкою гостеприимную, свободную Родину.

Приехали на выделенные нам район обороны. Нашему батальону № 3 - выделен район перед Киевским вокзалом: правым флангом Кутузовская слобода, знаменитая изба Кутузова, влево высота 150,6, железная дорога. Левый фланг упирается в Троицкое-Голенищево.

Окопы были частично вырыты, но от дождя многие провалились, а частью из-за неудачного их расположения, были не пригодны.

Был небольшой морозец и все кругом покрывал тонкий слой первого снега. В воздухе барражировали патрулирующие самолеты, где-то за далеким лесой лаяли зенитки. Возвратились в роту часов в 10 утра, привезли оружие: пулеметы, винтовки, гранаты, патроны и лента, но ленты были сырые, патроны в них не лезли, надо было искать выход. Асбестовые сальники в пулеметах заменили пенькой, ленты развесили на батареях парового отопления. Весь огромный коридор школы заставлен пулеметами и патронными ящиками, все свободные руки бойцов и дружинниц заняты набивкой патронов.

Пулеметы без дисков. Французские винтовки не знакомы по конструкции, старые и много, видимо, уже воевавших. Патроны к ним позеленели... Будет ли весь этот музей стрелять?

Приходят в школу родственники добровольцев. У школы и в коридорах много женщин и детей. Слез мало, лица суровые, ребятишки испытанно прижимаются к матерям. Пришла и моя жена, мать и сестра. Жена решила остаться в Москве - она не верит в возможность взятия города фашистами. Матери и сестре я тоже не советую выезжать. Уговариваю их итти домой.

Коридоры школы полны голосами многих людей, занимавшихся самыми разнообразными делами. Патроны полезли в высушенную ленту, сальники заменили пенькой. Шомпола делали из проволоки. Гранаты разложили по карманам, но пулеметчики меняются со стрелками, людей в лицо всех еще не знаешь, много путаницы и шума.

В 16:00 очередной налет немецкой авиации, бомбы сброшены где-то рядом, в школе сыпятся стекла. В 18:00 приказано построить батальон и вывести на рубеж. Производим построение, наконец все разобрались, но приказание по телефону было отменено, все возвращаемся в школу, оказывается - многие забыли вещи, и некоторые кое-что из оружия.

Опять работа с пулеметами, набивка лент, подготовка снаряжения у кого оно есть. Многие принесли с собой целые чемоданы с продуктами и личными вещами, приходится убеждать в бесцельности такого груза. Пустые чемоданы летят в сторону, вещевые метки набиты только необходимым, но это необходимое приходилось еще несколько раз уменьшать до действительно необходимого минимума.

23:00 приезжает комбат и сообщает, что район обороны для нашего батальона изменен, в б:00 выступать на занятие рубежей в районе дер. Щукино, Покровское-Стрешнево. По карте знакомимся с районом готовим людей к выступлению. Удается на 3 часа заснуть.

В 7:00 весь батальон выступил на рубежи, на защиту Красной столицы, и вот где-то в середине колонны звонкий молодой голос запел прекрасную революционную песнь:

«Слышал, товарищ, война началася,

Бросай свое дело, в поход собирайся...»

и несколько сотен голосов с подъемом подхватили слова, с которыми наши отцы в такие же суровые октябрьские дни двадцать лет назад шли в бой:

«Мы смело в бой пойдем за власть советскую ... «

Шли коммунисты, шли на фронт, шли в неизвестное. Четок был шаг, гордо подняты головы. Это или люди, которым Москва и Родина были дороже всего на свете. Все личное отошло в сторону. Они имели и право шагать гордо по самой красивой улице самого лучшего города в мире.

Улица Горького, застава, Ленинградское шоссе. Знакомые и дорогие места. Москвичи тепло машут нам руками, передают газеты и свертки с завтраками. Утро серое, тает выпавший ночью снег.

Деревня Щукино. Левый фланг нашего полка начинается от опушки ласа против Серебряного бора. Передний край Обороны идет по обрыву реки Москвы, поворачивает вправо и идет по берегу канала Москва-Волга до Химкинского водохранилища. Район обороны очень велик, вооружение старое, личный состав не обучен, но выбирать не из чего, надо делать все возможное, чтобы задержать наступающего врага, который - мы это отлично понимали— обрушится на нас массой новейшего оружия, но все же лозунгом каждого коммуниста было – «Ни шагу назад - за нами Москва!».

Пулеметная рота располагается на 1 этаже большого 6-ти этажного здания в вое ном городке. Забиваем фанерой окна, выбитые при бомбардировке, производим уборку помещения, приводится в порядок и боевая готовность оружия. Весь состав роты идет на обед в столовую городка. Первые три дня питаемся на личные деньги, т. к. хозяйственное дело еще не организовано, у части нет хозяина, военная машина еще только налаживается. В столовой неприятности: дирекция нагрузила продуктами несколько грузовиков и пыталась бежать. Бдительность молодых девушек-официанток спасла столовую от разгрома. Много страха навел на директора столовой комиссар моей роты Минин, многозначительно показав рукой на кухню и на связку гранат у пояса (единственное в те дни личное оружие многих командиров) он предложил «патриотически» настроенному директору подумать и сделать выбор. Столовая стала работать с исключительной четкостью. Установили от батальонов дежурства и составили график для подразделений.

17 октября. В 15:00 комсостав батальона вышел на рекогносцировку местности. Намечены места огневых точек и расположение рот.

Левый фланг переднего края обороны занимает 2-й Ростокинский коммунистический батальон от опушки леса против Серебряного бора, по обрыву реки Москва и по берегу канала Москва-Волга до ж.д. моста Калининской дороги, где был стык с 1-м батальоном.

18 октября. Утро. Все покрыто снегом. Легкий морозец. Все батальоны начали работы по рытью и укреплению окопов. Интересна деталь: какой-то «спец» разместил на огромном поле места огневых точек и обозначил их специальными дощечками с указанием всех данных, включая калибр - прекрасный материал для шпиона. А ведь можно было бы эти подробности заменить номерами - опять наше русское благодушие.

Мало кто знает, как делают правильно окопы - учимся на ходу. Для облицовки разбирали сараи и заборы. К вечеру теплеет, тает снег, грязь; ночью идет дождь. Утром 19-го октября почти все окопы обвалились, кругом песок. Работу начинаем сначала, делая все более фундаментально. Проверяем действие пулеметов, из 18 штук стреляет без задержек только 2. Начинаем ремонт оружия.

Начинаются дни бешеной работы - подготовки людей, оружия, рубежей. Уточняются места батальонов, рот, взводов. Люди постепенно входят в нормальную военную жизнь, приучаются спать на нарах, заматывать портянки, бриться на пне дерева, закручивать махорку. На стрельбах увеличивается с каждым разом процент попаданий. Сами бойцы сознают необходимость как можно скорее стать полноценными воинами. Удается получить кое-что из обмундирования. Все одеты пестро - кто в шапке, а кто в пилотке. Происходит замена части старого оружия на хорошие русские трехлинейки.

Ночью горизонт в зареве пожаров. Круглые сутки воет сирена воздушной тревоги. Немецкие воздушные бандиты делают неудачную попытку разрушить Большой театр. Одна фугаска попадает в дом ЦК ВКП/б/, бомбят университет, и это - потомки великого Гейне.

Комиссара пулеметной роты Минина забирают в штаб батальона, комиссаром назначен Петрухин (из Госплана СССР). Пулеметная рота проводит первые стрельбы, результаты хорошие. Учимся метать гранаты. На занятиях в поле одна граната не взрывается, к ней подходит боец Португалов, поднимает — не была закрыта задвижка, выпал запал, сразу виден смелый и решительный воин, что впоследствии и подтвердилось (он был ранен и получил правительственную награду).

Конец октября... враг после прорыва фронта и сильного рывка медленно приближается к Москве. Из отдельных батальонов, создавшихся в середине октября из добровольцев москвичей, создаются дивизии. Батальоны нашего района обороны входят в состав 2-го полка 3-й дивизии Московских рабочих, впоследствии переименованной в 3-ю Московскую Коммунистическую дивизию. Т.к. батальоны и роты не соответствуют установленным штатам, производится передвижка людей в другие подразделения, 3-й батальон Куйбышевского района имел одну пулеметную и одну стрелковую роты; почти такой состав имел и 2-й батальон. 3-й и 2-й батальон сливают вместе, из двух пулеметных рот создается одна с хорошими пулеметами. Командирам роты назначен лейтенант Осипов, командир стрелковой роты ст. лейтенант Биткин переведен командиром транспортной роты, а командир стрелковой роты куйбышевцев, уже носящей № 6, назначен ст. лейтенант Волосов, бывший начальник Союзхлебторга, политруком роты - ст. политрук Симовский и пом. ком. роты назначен был я.

Из бывшего состава 3-го батальона отбираем людей в городские истребительные отряды для борьбы с противником. Люди уходят обратно в Москву изучать свой район на случай прорыва немцев в город, с ними уходит старшина пулеметной роты тов. Кожевников (из Наркомзема СССР), хороший коммунист и командир, сразу сумевший подтянуть дисциплину и внешней вид бойцов роты.

6-я стрелковая рота передается во 2-й батальон 3-го сп, командиром которого был майор Довнар.

Знакомимся с комбатом капитаном Верстаком, комиссаром старшим бат. комиссаром писателем Петровым-Соколовским, нач. штаба майором Кулагиным.

Ростокинцы произвели на меня отрадное впечатление: как-то больше подтянутости, дисциплины. Возможно причиной этому то, что это люди промышленного района, а может быть плоды хорошего командования ?

Знакомство с майором Кулагиным и капитаном Верстак показало мне, что у них есть чему поучиться. Чувствовалось, что эти люди видели в жизни смерть близко и глупо, необдуманно терять людей в бою не станут.

Особенное впечатление оставил по себе капитан Верстак, как-то с первого взгляда, с первых слов беседы с ним подкупало его исключительное какое-то внутреннее благородство, а его приказание, подкрепленное взглядом стальных серых глаз, становилось для каждого подчиненного законом, который должен был быть выполнен даже ценой жизни.

Ночью все командиры были вызваны на совещание к командиру полка майору Довнару. Точно в назначенное время появился у стола молодой, подтянутый, несколько рисующийся майор Довнар и начали совещание. Попало двум командирам рот, опоздавшим на совещание на 10 минут. Сухо обрисовал он обстановку на фронте в нашем секторе обороны, показал насколько серьезна обстановка, как близок враг. Было приятно узнать, что на нашем участке есть "Катюши". Требовал от командиров использования каждой минуты для подготовки людей к боям, предъявлял много требований, на первый взгляд казавшихся невыполнимыми, но все чувствовали, что это необходимые требования.

Возвращались в роту во 2-м часу ночи, в городе тревога, бьют зенитки, шарят в черном осеннем небе щупальцы прожекторов, накрапывает дождь.

На другой день доукомплектовываем роту, начинаем учиться. Подъем в 6:00, отбой в 11:00, ни часу даром. Работы на рубежах и стрельбы, стрельбы и работы. Караулы и патрульная служба на рубежах.

Враг, начинал свое последнее, генеральное наступление. Однажды вечером прибывает командование дивизии, весь состав роты занят работой на укреплениях на левом фланге переднего края обороны. Моросит мелкий дождь, где-то высоко мурлычат юнкерсы, ухают зенитки. Приказ - требуется 50 человек добровольцев-коммунистов в гвардейскую дивизию, дерущуюся под Малоярославцем.

Выступает тов. Минин – «Кто желает сейчас итти в бой с проклятым фашизмом - 2 шага вперед !». Весь состав, бывший в поле, передвинулся на 2 шага вперед. Отобрано 50 человек. Средний комсостав не берут. Приказано готовить людей. Мне поручено доставить бойцов-коммунистов на пункт формирования. На трех машинах прибываем в одну из школ в Марьиной Роще, прощаюсь с бойцами. Не хочется уходить от этих людей. На обратном пути заехал в штаб полка доложить о выполнении приказания. Когда шел из штаба в расположение роты, впереди меня, тоже из штаба, шли три девушки-дружинницы, На город был налет вражеских самолетов, тревога, где-то за деревьями полыхало зарево, со всех сторон лаяли зенитки; город был черный, и далекие горизонт весь в зареве пожаров. Три подруги остановились, остановился и я. Среди них была одна, видимо, она была у них старшей, я заметил это еще в штабе. Высокая, с прекрасным русским лицом, блондинка, из-под шапки которой вылезала непокорная золотая тугая коса, она сказала подругам: - «Запомните этот вечер, девушки, запомните непременно, на всю жизнь!». И ее маленькая подруга немного простуженным голосом ответила – «Запомним, Оксана, ведь это Москва!» и они пошли в ночь.

Да, это надо запомнить, запомнить для мести, запомнить, чтобы Берлин знал такие же ночи.

Приходит пополнение в роту. Рота идет в боевое охранение дивизии в район деревни Воронки, севернее дома отдыха Ильинское по Волоколамскому шоссе. Меняем 5-ю роту. Кругом лес. Мы в центре огромной поляны, выгодной для высадки воздушного десанта. Занимаем землянки, в которых раньше жили зенитчики. Землянки оборудованы прекрасно и даже есть электричество. Расставили караулы, познакомились с местом, нашли котел, установили кухню, рота начала жить походной военной жизнью. Свободные от караулов бойцы изучают оружие, гранаты, проводим стрельбы, наладили выпуск "Боевого листка".

Ночь, все сковано морозом, светит луна. Волосов и я идем проверять караулы - люди не знают караульной службы, почти всех могли разоружить. Здесь же ночью учим людей, проверяем оружие, в пулеметах замерзла вода, кутаем их одеялами, но вода опять мерзнет - нет глицерина, нет спирта. Вдали слышна канонада, идет бой за Истру, там где-то дерется сейчас мой брат.

Занятия по уставу караульной службы, строевая подготовка, стрельбы. Приближается великая 24-я Октябрьская годовщина, праздник - 7-е ноября. По сведениям штаба обороны Волоколамск взят, противник прорвался к Истре. Сводки Совинформбюро сообщают каждый день о потере городов, о страшных битвах на фронте от Ледовитого океана до Черного моря.

Солнечный день 5-го ноября. Тревога - над лесом у Ильинского многие видели спускавшегося парашютиста с немецкого самолета. На поляне выставляем пулеметы, рота рассыпается в цепь и прочесывает лес, но парашютиста обнаружить не удалось, т.к. быстро стемнело, или он растворился где-то среди дач. Но как мечтали все бойцы взять живого фашиста!

6-го ноября. Вечер, морозит. Прибывает 9-я рота, сменяющая нашу. Выступаем, наш батальон занимает уже новые рубежи в районе с .Тушино: аэродром, ж. д. станция, парашютная фабрика - здесь командный пункт полка. Ясная морозная лунная ночь. Привал, митинг в честь Великой Октябрьской годовщины, в городе тревога, бухают зенитки. Обстановка, в которой приходится встречать этот великий день, создает исключительный моральный подъем у всех бойцов, с пением интернационала прибываем в расположения батальона. Узнаем о знаменитой речи тов. Сталина от людей, которые слышали ее по радио. С нетерпением ждем утренних газет. Располагаемся на ночлег в штабе батальона, но потом получаем приказ перейти на парашютную фабрику, т. к. наша рота назначена дежурной при штабе полка. Холодно. Пошел сильный снег. Располагаемся в подвале фабрики, бойцы ложатся на столы, затянутые шелком. Расставлены посты, все утихло, с карманным фонарем иду по зданию фабрики. Все оборудование вывешено, валяются на полу и широких, гладко отполированных столах, куски шелка и миткаля. Захожу в медпункт, лежит опрокинутая в спешке поломанная бормашина и блиставший чистотой стеклянный шкаф с какими-то лекарствами. Ворох металлических пряжек и сучок для парашютов, пустые холодные залы, наполненные дымом костра, горящего на каменном полу около дневального.

2 часа ночи, тревога, занимаем рубежи обороны. В район дер. Павшино-Ольхино, по сведениям штаба, выброшен десант. 3/4 роты уезжает на разведку. Тревога оказалась ложной, вернулись усталые и голодные в 8 часов утра. Хороший праздничный завтрак, много папирос и масла. Получены газеты с докладом тов. Сталина, забыта и усталость от бессонной ночи, все принимаются читать речь вождя, его вдохновляющее напутствие на победу. Вечером с политруком Симовским в одном из домов отыскали действующую ванну, с наслаждением моемся, пользуясь любезностью хозяев квартиры.

9-е ноября. Рота переходит в помещение бывшего детского сада. Начинаем рыть окопы, блиндажи, пулеметные гнезда, готовим теплые землянки в районе с. Тушино, устанавливаем в окнах каменных зданий пулеметы, земля мерзлая, трудно рыть окопы.

10-е ноября 8 часов вечера. Меня вызывают в штаб батальона. Получаю приказ от майора Кулагина сформировать отряд истребителей танков к утру 11-го. После этого со мною говорит Верстак, которые кратко, но достаточно понятно обрисовывает, что такое человек, который должен бросить в танк гранату - истребитель танков. Предупреждает, что проверять подготовку будет сам.

11-го ноября в 9 ч. утра выхожу на первое занятие с отдельным истребительным отрядом; моим помощником назначаю Захаревича, бывшего писаря 6 роты (сейчас командует ротой истребителей танков). Учимся метать ручные и противотанковые гранаты, на полигоне около Тушинского аэродрома, в том же месте, где когда-то на авиационном празднике бомбили с самолетов макеты завода.

12-го ноября. Вызван к комиссару дивизии полковому комиссару Лазареву. Получаю приказание сформировать танковое подразделение из танков и машин, которые можно восстановить силами московских рабочих. Эта инициатива исходила лично от тов. Щербакова - секретаря МК ВКП/6/. Первые шаги начинаю с секретаря Сокольнического РК BKП/б/ тов. Стального.

Сокольники. Стены эвакуированного завода №37. Маленькая бригада рабочих, бригадир Манякин и восемь человек. Энтузиазм, злая ненависть к врагу. Дни и ночи в цеху восстанавливаются машины, стоявшие застывшим металлом на заднем дворе завода. Работают днем и ночь в холодном цеху, голодные, но их поддерживает чувство великой любви к родному городу.

Готовы первые 3 машины Т-40. Мастерские метрополитена. Удается расшевелить людей, создается новая группа энтузиастов во главе с гл. механиком т. Дзильна. С рембазы №1 и из НИХИ привожу на буксире ломанные танки «Кардан-Лойд» и Т-38, из последнего делаем одну машину, как передвижную пулеметную точку. Низ из Т-38, подбашенная часть из Т-40 и башня от БА-10. Вооружаем двумя пулеметами с прицелом ТОП, мощность ротора слабая. Оживает и «Кардан-Лойд», нет оружия. Оружие надо где-то доставать. Добиваюсь приема у генерал-лейтенанта т. Федоренко зам. командующего, где мне удается получить наряд на пулеметы в городах Горький и Ковров. На 2-х машинах в конце ноября еду в г. Ковров и Горький.

Привез 21 ДТ и 8 танковых прицелов, 10 крупнокалиберных пулеметов и запчасти к машинам.

18-го ноября. Дивизия получает первые танки, созданные в холодных цехах Москвы горячим трудом ее патриотов. (см. «Московский большевик» от 20 ноября 1941 г. за №77 и «На защиту Москвы» - газета дивизии 18 ноября 1941 г. №4 и №106).

Враг подошел к самой Москве, он около села Нахабино - 35 км. от заставы; он около Черкизово - 18 км. от Химкинского речного вокзала. Слышна канонада, наши дальнобойные орудия бьют от Тимирязевской Академии по Красной поляне. В нашей дивизии первые ранения, первые погибшие в разведках и отдельных стычках товарищи. Два раза мои танки ходят в разведку в районе Черные грязи. Фронт уже входит в предместья Москвы. Поступает из Сокольников и мастерских метро еще несколько машин.

Приказом по дивизии назначен командиром автобронетанковой роты, входящей в состав отдельного мотострелкового разведывательного батальона №151 под командой героя Советского Союза ст. лейтенанта Берендеева Николая Михайловича, человека прошедшего бои Халхингола и штурм линии Маннергейма. Этот человек - воин. Человек железной воли, холодного природного русского ума и исключительной личной храбрости, все мы гордимся с своим командиром и нас в дивизии зову т «берендеевцами».

6-ro декабря начался грандиозный разгром немцев под Москвой, враг покатился назад. Настроение приподнятое, но мало оружия, нет запасных частей, особенно необходимы 3 поворотных механизма для башен танков Т-60.

Получаю разрешение от комбата поехать в Волоколамск. Вот и Истpa. Это - старый русский город, он весь разрушен и сожжен врагом. Нет ни одного целого дома, взорвано, превращено в руины прекрасное творение русского зодчества - Ново-Иерусалимский монастырь, дорога Истра-Волоколамск вся загромождена брошенными при отступлении немецкими танками и машинами. У обочин дороги чернеют трупы этих вшивых завоевателей.

Сильный мороз, в поле метет поземка, холодно даже в кабине, ноги мерзнут в валенках. Волоколамск. Взорванные стены фабрики, разрушенные дома. На западной окраине города идет бой, рвутся мины, по дороге идут раненые, стоят разбитые немецкие машины, рассыпаны ручные гранаты с голубой эмалевой пуговкой запала. Валяются корзинки с нерасстрелянными снарядами, стоят тяжелые дальнобойные орудия, которые немцы везли для обстрела Москвы. Горит дом. Из утепленной щели вылезает какая-то грязная старая измученная женщина в лохмотьях, разговорился: ей только 26 лет, на ее главах убили ее 17-летнего брата, она видела как качались мерзлые трупы 8 московских комсомольцев на виселице в центре города, эта женщина вечно будет ненавидеть Германию. Стоят на дороге 6 подбитых наших танков, в двух на них сгоревшие трупы экипажа.

Удается снять 2 поворотных механизма и 4 пулемета.

У горелого дома подбираем немецкий мотоцикл «НСУ», на нем можно поставить пулемет и бить их - мерзавцев.

Возвращаемся в Москву. Начинается пурга. Из-за минных полей приходится ехать в объезд, все закрыла снежная пелена, около Истры затор, несколько десятков машин у горы, на руках вытаскиваем машины. Всю ночь приходится расчищать дорогу. Холодно, промокли, от усталости слипаются глаза, непослушно тело, замерз радиатор – отогреваем факелом.

Утро. На исходе бензин. В нашей же колонне несколько санитарных машин с раненными, слышны их стоны. Наконец вырвались на шоссе, к 4 часам дня добрались до Москвы.

Но инициативе секретаря Ростокинского райкома партии т. Астафьева, нач. военного отдела т. Васильченко и его заместителя т. Сорокина в Ростокинском районе на территории всесоюзной с/х выставки организованы мастерские по восстановления танков и бронемашин для защитников Москвы. Низкое здание прозрачного типа, мало света, но много холода. Несколько десятков рабочих, как муравьи копаются вокруг машин, здесь можно видеть старые первые танкетки T-27, танки-тягачи Т-20 и допотопные бронеавтомобили БА-3, вооруженные 37-мм пушками "Гочкис", на стендах стоят мотоциклы самых разных марок. По-военному скоро -усилиями этих людей – ожили, казалось навсегда застывшие боевые машины.

С т.т. Васильченко и Сорокиным принимаем и пробуем боевое машины: подводят тромблеры, плохо с броней, нет бензина, но все-же танковая рота начинает получать от ростокинцев первые машины, а так же производит там текущий ремонт.

За все время формирования танковой роты ростокинцы дали Московской коммунистической дивизии:

танкеток Т-27 8 шт.

танков Т-20 3 шт.

бронеавтомобили БА-3 4 шт.

мотоциклов 6 шт.

Большую помощь оказал нам в этой работе тов. Чугунов - нач. военного отдела МК ВКП/б/.

Нужны экипажи, их приходится набирать из дивизии, были ошибки: приходили под именем танкистов люди, у которых единственной специальностью была работа з пожарной охране, но в конце концов удалось укомплектовать первый танковый взвод из 5 танков типа Т-40.

Приходят два лейтенанта Геверц и Левитов. До 15 октября они работали инженерами на шарикоподшипнике, но пробыли они в роте недолго: через некоторое время комбат получил письмо об их отзыве для работы в ГАБТУ - на фронте им побывать не пришлось.

Опять без командиров. Штаты роты еще не утверждены штабом o6oроны и мы существуем в пространстве при мотострелковой разведроте. Удается перевести механика Манякина с завода 37 и водителя Лещинского к себе в роту. Манякина ставлю на должность старшего механика роты, а Лещинского назначаю водителем своего танка.

Приходит из 5-й роты 2-го бат. бывший зам. председателя ростокинского Райсовета лейтенант Митин, приводит в роту помпотех тов. Кождан. Работать становится легче.

Удается укомплектовать 2-й взвод из танков Т-20 и английской машины «Кардан-Лойд».

Через ГА БТУ получено всеми неправдами два наряда на ремонт 3-х танков T-40 и на заводе №6 меняю на исправные , танки T-60, это уже танки со скорострельными пушкам и. Происходит неприятный случай, именуемый «чп» (чрезвычайное происшествие) между двух танков сжало командира танка Бражкина. Сломана ключица - болел более месяца. Бражкину вообще не везло: он после этого случая был ранен eще два раза.

Наша дивизия и моя рота усиленно занимаются боевой подготовкой: вождение, тактика, стрельбы, изучение матчасти. Хороший и трудолюбивый народ пришел в роту.

Провожу в роте технический смотр. Подготовка к смотру навела порядок в роте: машины были тщательно осмотрены, проверены, выявлены недостатки, значительную часть которых удалось устранить. Люди поняли, что для того, чтобы в бою победить, чтобы на отказала машина - надо ее хорошо знать и по возможности устранить все недостатки. Машина экипажа Кольцова и Жукова получает отличную оценку. Экипаж перед смотром не вылезал из машины даже ночью.

У всех танкистов один вопрос: когда поедем бить фашистов. 18 января в роту прислан ст. политрук Большаков, бывший когда-то бойцом 6-й роты.

Для стоянки машин удается занять самолетный ангар на территории МАИ. Стоят сильные морозы, в ангаре также холодно, как на улице. 2 дежурные машины держим на прогреве, так как другие надо заводить на буксире. Нужен трактор, а его нет. Однажды возвращаюсь из Химок на мотоцикле и вижу у обочины дороги стоит «Сталинец», его полузанесло снегом, но осмотрев убедился, что все части на месте. На буксире 2-х танков доставили его в ангар и через 5 дней он ожил, но взять его с собой не удалось - вышел из строя заводной движок.

Командир отделения ст. сержант Царев с энтузиазмом изготовляет кронштейн на башне автомобиля для зенитного крупнокалиберного пулемета.

Готовим и приводим в порядок оружие. Получил снаряды для пушек «Гочкис» и «Швак». набиваем ленты, красим машины в белый цвет, заготавливается и заправляется горючее.. Получили 120 литров спирта для приготовления незамерзающей жидкости. Опять небольшое «ЧП» - хотя составление этой «адской» смеси производилось под неусыпным надзором Кождана, все же трое танкистов на проверке оказались под парами - вынужден был наказать. По всей жизни дивизии чувствуется, что она будет брошена в бой.

Дни и ночи проходят в тысячах больших и малых дел, каждое из которых по своему значимо и первостепенно.

В длинных сводках, строевых записках и ведомостях, которые требует штаб дивизии - зарылся писарь нашего батальона - профессор историк Шунков и странно слушать, когда строевик старшина кричит на него - «.. черт знает что, какая безграмотность, строевой записки составить не можете… «Да он не может, хотя знает историю наполеоновских войн и друг Тарле.

20-го января приходит приказ о подготовке к погрузке в эшелоны и выезду на фронт. Весь состав роты принимает это известие с исключительным подъемом. Бойцам надоело только читать о боевых делах фронтовиков, они хотят драться сами.

Хочется подвести итог, сколько машин удалось восстановить, укомплектовать и вооружить силами рабочих Ростокинского и Сокольнического р-нов.

На 1 февраля 1942 г. В роте было на ходу:

Танков Т-40 6 шт.

Танков Т-60 2 шт.

Танкеток Т-20 4 шт.

Танкеток Т-27 8 шт.

Бронеавтомобили БА-3 3 шт.

Танк английский «Кардан-Лойд» 1 шт.

Танк легкий Т-38 1 шт.

Танк смешанной конструкции 1 шт. (слеплен из 3-х танков)

Мотоциклы с колясками и пулеметами 3 шт.

Мотоциклы б/колясок 6 шт.

Машина «Летучка» 1 шт.

Итого: 36 машин

Кроме того, в парк 151 разведбатальона входили машины для перевозки нашей разведки и легковая машина Берендеева.

На фронт из боевых машин взяли:

Танков Т-40 6 шт.

Танков Т-60 2 шт.

Танкеток Т-20 4 шт.

Бронеавтомобили БА-3 2 шт.

Мотоциклы 9 шт.

Всего 23 машины

Последние приготовления к погрузке, упаковка зап. частей, последняя поверка, отправляемся с Савеловского вокзала на СЗФ.

Настроение у всех бодрое, всем надоело бездеятельное сидение.

Машины, люди, все труды на учебу и создание роты идут на экзамен. Танкисты его могут и должны выдержать, потому что они русские, они московские коммунисты, они ненавидят Гитлера и идут бить с ненавистью, которой нет меры.

Глава 2. ФРОНТ

Погрузка в эшелон началась в 5 часов вечера 7 февраля 1942 г. с товарной Савеловского вокзала. Погрузка машин прошла быстро и организовано, к утру они все уже были закреплены на платформах. Разведбатальон занял в эшелоне 5 крытых вагонов и 7 платформ. В одном из крытых вагонов запасли дров, наладили кухню, сложили продукты. В остальных разместили личный состав батальона и в одном из них весь комсостав и девушки-дружинницы, а на дверях кто-то крупными буквами вывел: «ШТ.Р.Б.» (штаб развед. батальона).

Грузилась в эшелоны вся дивизия, вкатывали на платформы орудия, сани, заводили лошадей, грузились пулеметы, минометы, ящики со снарядами; было много шума и подчас неразберихи. В конце нашего эшелона грузили имущество санбата, тащили носилки, шины, мешки с бинтами. Среди медиков мелькала стройная даже в толстых ватных штанах и куртке энергичная, вся пышущая здоровьем и молодостью Оксана, та Оксана, которую я видел в один из суровых октябрьских вечеров во время налета немцев. Она звонким молодым голосом покрикивала на девчат и на замешкавшегося под ногами красноармейца, тащившего тюк сена, и сама-то несла громоздкий медицинский аппарат, то как мужчина, ловкими и сильными ударами забивала ящик зачем-то до этого вскрытый.

Наконец все погрузились. В нашем вагоне должны ехать комбат Берендеев, пом. комбата лейтенант Кедровский, комиссар батальона ст. политрук Шахов, политрук танковой роты ст. политрук Большаков, ком. взводов мл. л-ты Шушунов, Вансберг, Петров, сестра Магадзе и девушки-дружинницы: Козлова, Андриянова 3., Малышева Н. и др. Наладили железную печку и в вагоне стало тепло и как-то обжито, только все тепло уходит, когда дверь открывается.

Вечером 8 февраля приходит в вагон ст. политрук тов. Партигул с приказом Политотдела об откомандировании Шахова и Большакова в политотдел, на место Шахова назначен он, на место Большакова - Митин, теперь он моя правая рука.

Командиром 1 взвода назначаем Поскрякова - ст. сержант, участник 3-х войн : Польской, Финляндской, Халхингол. Всю ночь гремели буфера, всю ночь возили наш эшелон по путям и, наконец, утром мы выбрались на октябрьскую дорогу и эшелон, постукивая на стыках, отмеряя километры, помчал нас по тем местам, где недавно гремели бои.

Проезжаем через восстановленные саперами мосты, мимо сожженных станций и взорванных водокачек. Лежат на снегу черными нитями сорванные провода и скошенные снарядами деревья. Промелькнул Солнечногорск, проехали Калинин. Вокзала нет - руины. Пробитые пулями стены, сожженное депо. Кругом все забито трофейными немецкими машинами и орудиями. Город почти весь полуразрушен.

Бологое - картина почти такая же, но вокзал цел. Здесь немцев не было. В Бологом стоим двое суток. Налет немецкой авиации, но кончилось все благополучно. Весь вечер слушали рассказы Берендеева о финской войне. Ночь, Митин дежурный по эшелону. Нач. боепитания Шумахер дежурит на паровозе. В вагоне все спят, горит печурка, тепло, при свете электрической лампочки от танкового аккумулятора пишу письмо к товарищу по работе. Опять поехали и стали где-то в тупик.

Утро. Эшелон идет в левую сторону от Октябрьской ж.д. Разговорился с Куприяновой - она окончила балетную школу при Большом театре и впереди у нее была блестящая дорога советской артистки - 15-го октября ушла добровольцем. (по словам Малышевой Куприяновой не было. Надо читать Андреановой, которая окончила 4 курса балетного техникума при политакадемии искусств. Комментарий неизв. читателя). Поговорили и поспорили о балете.

Эшелон подходит к месту разгрузки - станции Балабино. Разгрузка прошла так же организовано, но разгружали всю ночь т.к. машины пришлось стаскивать на буксире двумя танками, остальные сильно остыли. Утром начали заводить остальные машины. Пришлось внутрь ставить печурки - опасно, но зато быстро удалось завести. Вышла из строя машина командира Тока, сломался шатун в 4-м цилиндре. Пришлось разоружить и оставить ее на станции.

До нашего участка фронта 165 км. Знаем уже точно, что идем бить 16-ю немецкую армию.

17 февраля в 6 утра колонна машин с нашей разведкой выступила из Балабино. Дорога отвратительная: лес, с горы на гору, масса ухабов, снега, крутые подъемы и спуски.

Первый день вечером вышла из строя вторая машина Т-40, сломался коленчатый вал, пришлось разоружить и оставить в поле, т.к. приказ был двигаться самым форсированным темпом. Разбился, упав с мотоцикла, сержант мотоциклист, пришлось отправить в госпиталь.

Сильный мороз, весь лес в инее, к броне невозможно прикоснуться голой рукой. Поздно ночью прибыли в Красуху, потеряв еще одну машину Т-20, в которой полетела передача, когда она завязла в глубоком снегу с прицепленными к ней санями, на которых было 1,5 тонны горючего. Это был результат того, что машины были старые и собраны из негодных.

Это была последняя потеря. Остальные машины эту адскую д дорогу выдержали с честью; каждая везла за собой сани с грузом и 12-15 человек пехоты. Нечеловеческая усталость свалила на ночлеге всех с ног. Пришлось из машин слить воду, кроме двух Т-40, которые держали на прогреве. А рано утрой опять заводка машин, проверка имущества, вынуждены оставить много взятых зря из Москвы запчастей, из-за дороги и выхода из строя 3-х машин.

Выехать удалось часов в 9 утра. Кругом расстилались живописные картины северного леса, долины замерзших озер, лесные овраги, темные тоннели просек, мосты, гладь оз. Селигер, опять лес, подъемы и спуски. На ЗИС-101 обгоняет колонну подполковник Романов.

Много в этот день пришлось поработать лопатам и топорам, вытаскивая завязшие в снег машины, особенно тяжело засела бронемашина Ельника. Все были мокры от снега и измучены нечеловеческим напряжением. Слева весь день слышна кононада и часто треск пулеметов. Мы ехали в 2-х - 3-х км. параллельно линии фронта. Все время обгоняем отдельные подразделения нашей дивизии, идущие по дороге, что сильно затрудняет движение.

Часов в 10 вечера прибываем в населенный пункт Мамоновщину, где расположен штаб 2-й ударной армии генерала Пуркаева. Все дома заняты частями, с большим трудом находим помещение для людей, усталость валят с ног.

Получаю приказание от комбата приготовить к утру горючее - надо найти бензосклад, получить наряд. Склад нашел в 4 км от селения, в б часов утра на мотоцикле еду за нарядом, по обочинам дороги лежат закостенелые трупы фрицев. Вот лежит огромный рыжий детина с простреленным черепом – какой-то славный боец хорошо взял его на мушку и немец получил достаточно земли для своего тела, которое уже достаточно изрядно поклеили вороны.

Заправляемся горючим, едим горячий завтрак. Все уже как-то привыкли к походу, все утряслось, дело идет без суматохи и без нервозности. Опять дорога. На большой высоте проходят «юнкерсы-52» - везут грузы окруженной армии. Ровно гудят наши машины, двигаемся ровно и без задержек. Этот участок пути был самым спокойным, если не считать двух крутых подъемов и ранения ком. взвода Поскрякова, которому встречной машиной сильно придавило ногу.

Вот колонна наших танков обгоняет двух лыжниц. За плечами каждой из них снайперская винтовка. Подсадили девчат на бронемашины, разговорились - оказались наши снайпера: Наташа Ковшова и Мария Поливанова. Угостили их сухарями и незаметно, по хорошей укатанной дороге, в разговорах о Москве и нашей боевой жизни наше подразделение в 7 часов вечера прибыло в деревню Ольшинку Молвотицкого района, в 6 км от Новой Руссы. Дальше дороги нет, все занесло глубоким снегом. За Новую Руссу ведет бой 2-й полк. Так как бензин на исходе - оставляем на пригрев только две машины. Быстро надвинулась ночь, с большим трудом удалось расположить батальон на ночлег в уцелевших избах и банях.

Днем и сейчас наблюдаем везде следы чужого: вот завешено, окно какой-то странной бумагой в рубчик, стены оклеены старыми номерами немецких газет, у дорог стоят вехи, обозначающие расстояние в метрах между ними. 200 м. между вехами с пучками соломы наверху, а в середине, на 100 м от каждой из них веха без соломы и все это с немецкой аккуратностью и точностью до см. У поворотов и развилок дорог досточки с надписью на немецком языке - сколько осталось км до следующего населенного пункта.

В 3-х- км. за д. Павлово и д. Сидорово и в 6 км. за село Новая Руса шли ожесточенные бои. Главный удар дивизии силами 1-го и 3-го стрелковых полков был направлен на деревни Сидорово и Павлово - левый фланг вражеской обороны. 2 стрелковый полк под командованием майора Довнара был расположен в лесу, против правого фланга обороны противника.

Батальону ростокинских коммунистов под командой капитана Верстака было приказано ударить по селению Бор, западнее Н. Руссы. Верстак грамотно разработал боевую задачу, тщательно разведав местность, умело и скрытно подошел к самому Бору, где завязался короткий, но ожесточенный бой, в результате которого эсесовцы, кто в чем был, позабыв чемоданы и награбленное добро, стали отходить в Н. Руссу. Не давая опомниться противнику, фактически на его плечах, батальон Верстака ворвался в Н. Руссу, где завязались упорные бои в домах, на улицах, в огородах. О мужестве и героизме, исключительных примерах самопожертвования и беспредельной любви к родине, которые проявили ростокинские добровольцы и их славный командир капитан Верстак надо писать целые книги. Все были впереди, все дрались так, как могут драться только русские люди. Снег по грудь, мороз в 30°, длинный переход - ничто не смогло сдержать великую волю к победе.

В течение дня 22 февраля немцы 2 раза ходили в контратаку, пытаясь взять назад потерянный рубеж. В бою был убит пулей в голову ком. 6-й роты лейтенант Скрипник, был ранен ком. 5-й роты лейтенант Еремин и убит политрук его роты. На помощь Верстаку, захватившему Н. Руссу, подошли остальные 2 батальона полка.

Вспомогательное направление превратилось в главное. В эту же ночь были и взяты д. Сидорово и Павлово.

Где-то в тылах у немцев действуют два наших лыжных батальона под командой капитана П.Г. Чмиль.

Ночью на 23 февраля неожиданно наш батальон был поднят по тревоге, вся улиц» деревни была освещена пожаром: горел бронеавтомобиль Царева, который был оставлен на прогреве, лопнул бензопровод. Яркое пламя охватило всю машину, начали рваться ящики с патронами, огонь пробирался к снарядам. Отвели машины, повозки, лошадей. В открытый люк машины все, кто только могли забивали снег. Пламя удалось сбить и погасить. Машина сильно обгорела, но через 3 дня она уже была восстановлена и потом прекрасно отправляла фрицев к их праотцам.

В бою за Павлово героически погиб командир 1 стр. полка Кузнецов, он был ранен и взят в плен и живым сожжен. Труп его обугленный, полуобгоревший, я видел, когда был в разведке.

25 февраля получил приказание от Берендеева итти в разведку по маршруту Ольшанка, Поленовщина, Павлово ,Сидорово, Н. Русса, Поновщина. Главная цель разведки - выявить -возможность прохода к месту боя на наших машинах, а так-же уточнить расположение частей наших и противника.

Был сильный мороз, небо затянуто тучами. Небольшая вьюга. Кругом глубокий снег. По полю идет легкий санный путь. На нас движется несколько волокуш, запряженных собакам, с ранеными в происходившем ночью бою. Со мною идут командиры взводов и водитель одной из машин, всего 5 человек, добравшись до моста, где была деревушка в полуразрушенном сарае помещается ком. пункт главного удара, где находится пом. ком. дивизии полковник Романенко.

Уточняем обстановку, получили дополнительную задачу и двигаемся к д. Павлово. Около леса несколько орудий ведет обстрел деревни, за которую сейчас идет бой в восточном направлении.

Лес. Вырванные минами и снарядами деревья. Черные метки воронок на белом снегу. Проходим мимо кучи сумок и вещевых мешков, сложенных бойцами перед ночной атакой. Лежит убитый боец, возле диплом народного учителя. Лежит человек, разорванный пополам, мина попала прямо в него, кругом пятна крови и куски мяса, кружатся вороны. Около д. Павлово лежат около 20 наших товарищей, они в белых халатах в снегу и кажется, что прилегли только сейчас. Их заносит снегом. На опушке леса стоит лошадь с перебитой ногой, невдалеке лежит другая с развороченной грудью. Прямо у первых домов десятки трупов немцев - смерть скорчила их в самых разнообразных позах.

Подходим к первому у края уцелевшему дому. Вышли уже давно, устали, решили зайти хотя за стены от холодного пронизывающего ветра. Только зашли в горницу – в сенях взрыв мины, которыми в этот момент начал противник обстрел на лесочка, метрах в 400 от деревни. Они начали рваться кругом дома - враг заметил, что мы пошли в него. Дом без окон, полуразрушен, в горнице лежат два умерших от ран бойца, валяются на полу немецкие газеты, журналы, противогазы.

Ворвались из дома, другом с противным свистом рвутся мины. Отбежав метров 30, залегли в канаве. Выпустив еще около десятка мин, фашисты успокоилась. Отметив на карте вероятные места минометных батарей, пошли дальше. У разрушенного авиабомбой дома лежит убитая красивая молодая девушка дружинница, шапку уже запорошило снегом. Пушистые русые косы разметались по снегу. Рядом сумка с красным крестом, а неподалеку тот, кто страдал от раны и ждал ее помощи, он тоже умер. Деревушка разрушена вся. Много хорошо укрепленных дзотов в похвалах домов и все они полны немецкими трупам и. Выйдя из Павлово пошли с интервалами в 10-20 метров, просвистало насколько пуль снайпера.

Опять поле, изрытое воронками от мин и снарядов. Дорога на Сидорово преграждена дзотами и окопами, заваленными мороженными немецкими трупами. Сидорово пострадало еще больше - много сожженных домов.

Перед деревней все кусты и деревья вырублены для лучшего обстрела. У входа в деревню увидели ужасное зрелище - сожженные трупы наших раненных бойцов. Здесь погибли командир 1 СП Кузнецов и его комиссар, они в пылу боя вместе с группой бойцов ворвались в деревню. Группу отсекли, фашистские звери со всем садизмом, на который только они способны, сожгли их живыми.

Масса оружия, пулеметы, пушки, винтовки, минометы - разбросано на улице и у домов деревни. Радостью блестят глаза моих товарищей, когда они видят все новые и новые трупы немецких солдат. Священной местью горят их глаза, когда она видят останки погибших наших боевых товарищей.

У крайней избы подошел крестьянин и попросил проводить его к недалеко стоящему на нашем пути сараю. Он вез за собой санки и шел за убитой женой.

Прошли кусок открытого поля. Из недалекого леса раздавались выстрелы, но не знаю по кому велась эта стрельба. Вошли в сарай. Угол его был разворочен миной, у порога лежала молодая женщина в полугородском платье, кровь еще текла из ее шеи и груди. Ее убили фашисты миной, когда она пошла в сарай за сеном для козы - так объяснил нам крестьянин.

Вдали показалась церковь Новой Руссы, та церковь, с колокольни которой немецкий пулеметчик сильно мешал атаке Верстака и убил Скрипника. Ее верхушка была разворочена снарядом. Командный пункт Верстака был в каменном доме священника, около церкви. Кладбище Н. Руссы чуть случайно не стало нашим кладбищем. Наши бойцы приняли нас за немцев, так как мы шли с их стороны. На кладбище стояла полковая батарея, которая тоже вела обстрел деревни. Командир батареи оказался знакомым (бывший боец 5-й роты). Рассказал о гибели в бою Зины Алешиной. Она была ранена в ногу и живот в бою за одну высоту, которую немцы обошли, (один из бойцов притворился мертвым и видел всю трагедию), девушка сильно кричала, и когда к ней подошел немецкий офицер, проклинала его, но холодный садист дал очередь из автомата и Зины не стало.

Через несколько минут он получил советскую пулю шедших в атаку наших бойцов.

Сообщил ком. батареи полученные сведения о том, что восточнее Павлово на поляне обнаружена группа автоматчиков, после чего по площади поляны было выпущено 5 снарядов.

Н. Русса - большое богатое село, опять разрушенные и сожженные дома, опять трупы, воронки, всюду следы войны. Вот валяются у стены одного дома брошенные в спешке немецким часовым эрзац-валенки, сделанные из грубого, толщиной в 10 мм войлока на 40 мм деревянной подошве. Невдалеке лежат разбитые, хорошо сделанные немецкие санки, сброшенные гарнизону с самолета.

Опять встретил знакомого артиллериста, он угощает нас немецким хлебом и консервами. Интересная особенность – хлеб выпечки 1939 года, он завернут сперва в промасленную бумагу, потом заклеен герметично в целлофан и опять плотная бумага. Он потерял вкус свежего хлеба, но легко режется ножом. В церкви H. Руссы догорает хлеб (немцы ссыпали хлеб в церковь, и во время боя он загорелся), кругом трупы немцев.

Заходим в пустой дом. Здесь жили офицеры. Масса пустых бутылок из-под коньяка, лежит кипа иллюстрированных фронтовых журналов, в которых снимки киевских улиц и соборов. Николаевские верфи, подробный план Ленинграда и Москвы. Сердце сжалось от боли, когда увидел столь знакомые Николаевские верфи, у стапелей которых стоит группа немецких офицеров. На полу рассыпаны карточки: сытое, самодовольное лицо обер-лейтенанта, рядом полная немка и дна гитлеренка на фоне богатой усадьбы. Снимки на фоне Эйфелевой башни, каких-то каналов на фоне гор. Видимо их хозяин прошел длинный путь грабежа и насилий.

Возвращались другим путем - у опушки лежит человек пять убитых бойцов. Это саперы, нарвавшиеся на засаду немцев. Перед Поленовщиной в овраге стоит замерзший труп гитлеровца - кто-то из бойцов сделал из него веху, чтобы видеть край оврага.

В Ольшанку пришли поздно, голодные и усталые.

Дни и ночи наполненные разведками. Танковая рота приводит в порядок материальную часть и оружие, потрепанное походом.

В батальоне первые погибшие и раненные бойцы. В разведке смертельно ранен в грудь л-нт Шушуков, мне пришлось отправлять его в санбат и он умер в дороге. 24-го вечером его хоронили. Земля как камень. Танкисты у могилы клянутся на смерть драться с врагом, за каждую каплю крови русских людей бить эту коричневую мразь. Лозунг - "убил ли ты немца ?" - становится девизом нашей роты. Тяжелые, мерзлые комья земли глухо сыплются на дно могилы. У сосны прибили доску - "Здесь похоронен павший смертью героя лейтенант Шушуков".

25 сильный налет авиации на Ольшанку. Все пулеметы вынуты из машин, басом заговорил с бронника зенитный ДШК, посыпались бомбы. Нити трассирующих пуль стегают «юнкерсов», что не дает им бомбить с малой высоты. Ранен в шею пулей из пулемета с самолета командир танка Кузнецов. Ранено несколько бойцов из других подразделений. Бражкину не повезло: пуля попала ему в карман с патронами от кольта, некоторые из них взорвались, сильно обожгло ногу, но он остался в строю. Убило 2-х человек.

Кругом распространился сильный запах карболки: бомба попала в повозку с медикаментами, убило повозочного и лошадь, из ее развороченного тела идет пар. Этот день полон тяжелых событий: рядом в доме у возвратившегося бойца в руках разорвалась граната, двое убитых и 4 ранено.

На северо-западе большое зарево, сильная канонада, невдалеке поет свои песенки любимая у советских людей "Катюша".

Однажды, возвращаясь из разведки, встретил пом. ком.2 ст. п. Аскиназе, который раньше был у меня бойцом в пулеметной роте. Пригласил нас на обратном пути заходить обедать. В Н. Руссе были в 12 часов дня. Появились 8 Юнкерсов, начали рваться бомбы. Немцы не могли смириться с ее сдачей. Непрерывная бомбежка квадрата 500x500 м длилась 3 часа. Бьем по самолетам из автоматов. Разрушений не очень много, но сильно пострадал артдивизион Минина. В 2 часа дня появились два наших «И-16», «юнкерсы», как стая стервятников, веером стали уходить, двух из них прижали истребители и повели куда-то над лесом. Мы лежали в огороде, две бомбы упали метрах в 20, засыпало землей, снегом и сильно оглушило.

В Бору видели много могил фрицев. Могилы, как правило под окнами домов, геометрически правильными рядами, маленький березовый крест и на нем каска со свастикой. Видел у убитого фрица листок, на котором нанесен участок местности с карты и помечены 3 могилы с именами Герман Кац, Иоан Миллер и Гартман - видимо его друзья по разбою, а листок приготовлен для посылки на родину.

Уже собраны с полей винтовки, некоторые разбиты пулями и осколками. Захожу к Аскиназе в дом №11. Дом №13 разрушен весь, из-под его обломков извлекаем раненную старушку, ее муж погиб. Дом №11 тоже разрушен, Аскиназе сильно убило бревном. Сильный запах пороха, в воздухе пыль. Весь снег стал серым.

Опять самолеты - летят в Павлово и над лесом раскрывается до 15 парашютов - уверены, что это десант. Позже выясняется, что это немец по ошибке сбросил продовольствие в расположение наших частей, так как фронт был путаный, а немцев дезориентировало то, то у деревни не была убрана большая свастика, выложенная из елочных ветвей - опознавательный знак их самолетов. В сброшенном грузе было - колбаса, овес, хлеб. Парашюты пошли на маскировку машин штаба дивизии.

Возвращаемся на Поленовщину, из Н. Руссы по дороге в тыл едет несколько подвод и крестьяне на салазках вывозят оставшееся имущество, У дороги огромная воронка, в которой скроется две грузовых машины: спущена 1000 кг бомба, летчик метил в двигавшуюся по дороге батарею, но за исключением трех раненых лошадей и нескольких контузий, вреда не причинил.

В Ольшанке меня ждало письмо от жены, беспокоится о моей судьбе, пишет, что в Москве жизнь стала трудней, нет света, нет угля, плохо с питанием, но москвичи бодры, октябрьский кризис миновал, город стал крепостью.

Вернулся из штаба дивизии Берендеев. Так как дорога к передовой линии расчищена от снега, мотострелковому разведбату приказано выдвинуться на передний край в селение Старое Гучево, взятое прошлой ночью. Прогреваем и заводим машины, первые три отправлены в 7 часов вечера. Из-за морозного темного леса выходит медный диск луны. Часов в 10 отправлены последние машины, а в 10-30 выезжаю на мотоцикле и я, т. к. в Ольшанке оставалось еще много дел с подготовкой к переброске боепитания и хозимущества. Кругом все залито лунным светом. Морозная тихая ночь. Лес, покрытый толстым слоем инея молчалив и таинственен. Впереди зарницы от стрельбы какой-то батареи и глухо докатывается гул канонады. На кабине мотоцикла передо мною пулемет, у водителя автомат. Стук мотора особенно резок в морозном воздухе, справа лес, приходится быть настороже, т. к. по сведениям разведки в нашем тылу бродят шайки финских лыжников.

У подъема к Н. Руссе дорогу загородила застрявшая полуторка, объехать нельзя, часа полтора копались, пока не удалось вытащить. По улицам Руссы ходят патрули, ко чувствуется какая-то беззаботность и благодушие.

Проехали мост, на котором немцы в бомбежку 26-го сбросили более сотни бомб. Кругом все изрыто, мост цел, но избит осколками. Дo Гучево осталось 2 км., не доезжая метров 500 до селения, наткнулись на застрявшую в снегу машину Митина (водитель Козлов). Танк завяз глубоко и серьезно, перед ним скопилось еще 2 танка и 3 грузовика.

Приказываю рубить в лесу сучья, расчищать снег и объезжать, параллельно вытаскивать митинскую машину. Наконец, стоявшие сзади машины прошли.

Еду в Гучево. Справа и слева несколько убитых лошадей и тела погибших товарищей. У края дороги стоит раненная с перебитой ногой лошадь, она уже замерзает.

Старое Гучево было сильно укреплено, много дзотов и окопов, до верха заваленных мороженными трупами немцев, застывших в самых неестественных позах, но само селение в основном уцелело. Нахожу на другом его конце свои машины, все люди забились в разбитый дом и греются у уцелевшей печки. Темно, батарея в карманном фонарике на исходе. В доме стоит несколько ящиков с патронами от немецких автоматов. Приказал выйти и замаскировать машины, т.к. близок рассвет. Еле держусь на ногах от усталости, а нужно еще выручать машину Козлова. Узнаю, что пешая разведка с Кедровским и Партигулом остановилась в Н. Гучеве за оврагом, метрах в 600 от нас. Направляю людей к машине Козлова, сам иду в Н. Гучево. Хочется сесть отдохнуть, лечь хотя бы в снег, сказывается прошлая бессонная ночь в Ольшанке, когда вблизи от нас в лесу была обнаружена группа противника. Противно итти в почти пустом селении и по оврагу среди кустов и трупов ночью. Рука лежит на ручке пистолета за пазухой, дорога идет под гору, опять трупы немецких солдат. Изрытая воронками мин, вся в замерзших уже лунках, текущая в овраге речушка. Окрик часового – «Кто идет?» . Называю себя.

В Н. Гучево было десятка два домов, осталось дома 4. Часовой указал дорогу. На краю обрыва, сделанный из дерева к камней, по всем правилам фортификации, большой дзот. Резиденция нач. гарнизона Кедровского. Нахожу Партигула и Кедровского, они спят. Вижу на столе сухарь и полстакана водки - уничтожаю, после чего бужу начальство, прошу людей из нашей разведки для откапывания машины, дают 5 человек, и на том спасибо. Задерживаюсь на несколько минут у горящей печки. На столе лежит много немецких карточек, газет и журналов, денег и прочей мелочи - трофеи комиссара Партигула.

Беспокоимся за судьбу Ванберга и 10 человек, отправленных в разведку - опаздывают ужа на 10 часов. Где-то задержался Берендеев, видел его последний раз в 9 часов вечера.

6 часов утра, копаемся е еще у машины, уже расцветает, того и гляди появятся самолеты. Решаем держать машину на прогреве, а утром вырвать ее на буксире. Люди падают с ног от усталости, не ели со вчерашнего утра.

Иду опять в Ст. Гучево, ноги передвигаются по привычке, все спят кроме часовых. Проверив посты, валюсь на патронные ящики, как убитый. Разбудили через 30 минут - вызывает Партигул. Опять, уже с Митиным, идем в Н. Гучево. Яркое солнечное утро, видна масса подробностей, незамеченных ночью. Огромное количество убитых немцев (но, к сожалению, и наших товарищей много) - здесь был страшный бой. Очень хочется спать.

В Н. Гучево уже дымит кухня. Радует возможность поесть. Завтрак готов, два термоса отправляю танкистам, но нам с Митиным поесть не удалось - нужны для связи в штадив мотоциклы, надо взять из боевых машин бензин. Опять рейс на Ст. Гучево. Опостылело лазить по оврагу и через трупы. С мотоциклами улажено.

Появились 3 «юнкерса», - оказывается маскировка желает лучшего. Спешно заваливаем машины соломой с крыш и жердями. Самолеты прошли не заметив танков,

Остановился у трупа обер-лейтенанта. Породистое красивое лицо, рыжие коротко-подстриженные усики. Около валяется развернутый бумажник и вывалившаяся из него записная книжка, она с календарем. На листке 22 июня 1941 г. стоит короткая запись на немецком языке - "сегодня пришла очередь России". Да, покойник, видимо любил громкие фразы и не думал в жаркий июньский день, что 28 февраля меткая пуля русского патриота и мороз России превратят его тело в камень.

Лежит умерший от ран и вытащенный из избы нашими бойцами, курносый рыжий детина - ефрейтор с забинтованной ногой и грудью. Он тоже завоевал жизненное пространство.

Интересная подробность - бинты из вискозы двойные, точно чулок. И есть бинт из прочной мягкой бумаги. У раненых поверх повязок наклеены бумажные полоски красного или синего цвета, видимо характеризующие степень ранения и приколот ярлык с указанием мер, принятых при оказании первой помощи. Точность, характерная для немцев и полезная для сведения наших санитарных частей.

Пришла вылезшая из снега машина Козлова. Меня и Митина вызывают в штаб дивизии, который прибыл в Ст. Гучево ночью. В штабе застал сидящими за картой комдива подполковника Анисимова, комиссара дивизии полкового комиссара Лазарева, нач. штаба дивизии майора Павленко. Приказ пишет бат. комиссар Жирихин, сбоку около него сидит нач. разведки ст. л-нт Сонич. Комдив спрашивает о готовности машин к бою. Докладываю, что все в порядке, но мало бензина 1 с, для Т-60 и T-40, если пойдет вся рота.

Комдив ставит и объясняет мне задачу: 5 танков и 1 бронемашина со своей командой придается 2 СП (528 СП) для взятия сильно укрепленного, важного стратегического населенного пункта - Великуша, стоящего на высоте и господствующего над рядом немецких коммуникаций и населенных пунктов.

Приходит в штадив Берендеев, совместно подробно знакомимся с общим планом операций. Надо связаться с Довнаром. Берендеев, Митин и я отправляемся на его КП, расположенный судя по карте, в лесу в 600 м от Великуши. Итти пришлось долго по узкой тропинке. Стало жарко. Мутится в голове от усталости и голода. Справа непрерывные пулеметные очереди и разрывы мин, долго не можем найти КП. Встречаю знакомую дружинницу из бывшей моей пулеметной роты: осколком мины ей поцарапало щеку и отморожен нос, но идет в сторону фронта. Молодец Клава. Встретили смертельно уставшего пом. командира полка Павлова, тоже запутался в бесчисленных тропинках этого дикого леса, где до войны ходили только медведи и волки. На КП натолкнулись неожиданно - он немного переместился и мы кружили около него.

Группа командиров, во главе с Довнаром, одетым в венгерку и в картинно накинутую на плечи кавказскую бурку, стояли у большой сосны. Среди них встречаю своего бывшего ст. политрука Петрухина. Он погиб 2 марта. Горько было узнать, что погиб такой прекрасный человек и товарищ.

Получаю приказ - танки должны выступать совместно с 3-м батальоном, который идет под командой ст. лейтенанта Бурдукова. Начало атаки 22-00 , уславливаемся относительно сигналов. Темнеет. Мороз становится крепче и скрипит под ногами счет. Где-то над соснами вылезает красная огромная луна (в этом году она часто бывала красная, как будто впитывала в себя человеческую кровь, так обильно льющуюся на земле). Весь лес покрыт инеем. Берендеев и Митин идут в Ст. Гучево готовить машины, я с Бурдуковым идем на исходный рубеж для рекогносцировки. Танки придут сюда. Проклятая луна, она нам может помешать. Танки должны тащить за собой 2 противотанковых орудия, договорились с ком. батареи. Проползаем к артиллерийскому наблюдательному пункту, я без халата и очень виден на снегу. Бурдуков отпускает на эту тему изрядную порцию крепких слов. Перед нами за оврагом на холме Великуша, там немцы.

В 21-00 начинаем обстрел из 6 орудий селения, корректируем сами. Снаряды начинают ложиться посреди деревни. Оттуда в нашу сторону летят струи трассирующих пуль, рвутся мины. Изредка пули поют над головой или вспахивает около нас снег. Лежать на снегу становится холодно - подстилаю сосновые ветви, сосу трубку, чтобы согреться. Потеют от глаз стекла бинокля и приходится часто протирать. Издали слышен легкий шум машины, говор людей - подошла пехота в количестве 150 человек, - это батальон. У бойцов приподнятое настроение - с ними идут в бой танки.

Когда переполз через дорогу с наблюдательного пункта по мне начал бить автоматчик - несколько пуль просвистало у головы, но все прошло благополучно. Проверил машины, собрал экипаж, объяснил задачу. Время 21-45. Последнее напутственное слово. Крепко пожал руку моему ст. политруку Митину.

Даю команду "по машинам", "заводи". Впереди вилась накатанная, расчищенная дня три назад немцами, освещенная луной дорога.

Машины пошли в бой.

Сразу у опушки леса по ним забарабанили пули. По сигналу с моей машины все танки открыли шквальный огонь со всех пулеметов и пушек по деревне и лесу, оттуда били пулеметы и автоматчики. Моя машина идет первой, в лобовую броню все время стучат пули. Ведет машину Лещинский. Машине положен экипаж 2 человека. У моих ног лежит командир машины Тарасов, я на его месте за оружием. Наблюдаю в "ТОП" и в "Триплекс", от зажигательных пуль наших пулеметов загорелось 2 дома. Впереди мост, с грохотом пролетела через него машина, взлетела на гору, вот и Великуша, дорога перегорожена смежным валом за которым немцы. Даем полный ход вперед, машина зарылась в снег, протаранила его толстый слой и вырвалась опять на дорогу. Уже улица Великуши, нo опять вал снега, повторяем маневр, но снега оказалось много, машина села на броню и остановилась. Стали машины и сзади. Горит уже несколько домов, все озарено желтым светом пожаров, все машины ведут сильный огонь по домам и дзотам противника, последний отвечает тем же.

Сильный удар по броне и что-то сильно обжигает мне горло, гаснет свет. Пуля из противотанкового ружья пробила башню танка, разбит плафон, один сантиметр ближе и имел бы пробитое горло. Ударила вторая, чистая дырочка, но никого не задела. От интенсивной стрельбы выходит из строя "ДТ" и отказала на 35 снаряде пушка. Выбрасываю пулемет, ставлю новый, решил стрелять более сдержанно. Бой идет уже часа четыре. Чертовски хочется есть. У Лещинского нашелся хлеб, во время смены пулемета немного пожевал, потом зажег трубку и не выпускал ее изо рта. Уже сутки почти ничего не ел - некогда.

Постепенно все машины стали врастаться в бой. Огонь вели pacчетливо, выбирая цели, подбираясь к перебегающим фигурам немецких солдат огненной пунктирной струйкой трассирующих пуль и пришивая их навек к холодной пуховой перине русского зимнего снега.

Пехота залегла за машинами, приоткрыл люк, слышны стоны раненых. Кругом рвутся мины, одна из них взрывается перед самым носом танка, сильно встряхнув его. Метрах в 150 видимо сильно укрепленный дзот: из него все время бьет крупнокалиберный пулемет. Направляю весь огонь машины на него, дзот замолкает, но оживает снова через 15 минут, пока он не замолчал навсегда.

Вылез водитель из митинской машины и попытался снять меня на буксире, удалось. Рванулись опять, через 20 метров машина опять засела в снег и очень серьезно. Все озарено пожаром. Из-за небольшого сугроба в сотне метров выскочило 9 немцев, 6 из них в белых халатах. Подвожу аккуратно перекрестие прицела и горячая струя трассирующих пуль скосила их как снопы, для верности не жалею еще полдиска патронов - они никогда не пойдут уже по русской земле - 9 Гретхен напрасно будут ждать своих завоевателей.

Упорно бьет пулемет из окна каменного дома, направляю трассирующий ливень в сени и чердак, дом запылал. Лещинский и Тарасов достают из моей сумки тетради и пишут заявление в партию, оно лаконично - "Прошу принять в кандидаты ВКП/б/, если погибну, считайте меня коммунистом, пишу в бою 2-го марта, 2 часа ночи. Водитель Лещинский."; такое же заявление Тарасова, такие же заявления подали все беспартийные моей роты. Бой идет всю ночь. Приближается утро, деревня вся в огне. По танкам начинают бить из орудий. Сделаны еще две попытки вырвать машину, но все напрасно. Целей для стрельбы много, а диски на исходе: из 54, с которыми начали бой, осталось 8. В машине душно, становится душно от пороховых газов, от мотора, от движения и азарта боя. Работаем в одних гимнастерках и безрукавках. Получено донесение, что миной и повреждена передняя часть броневика Елькина, ранен Саксаганский. Приказываю подтащить патроны из задней машины. Слева за снежным валом обходят немцы, хотят пробраться к оврагу и отрезать нас в деревне.

Все пулеметы танков начинают струями трассирующих пуль прошивать стены смежного забора по всей его высоте, на другой день после боя за ним оказалось около 30 трупов.

Раздался стук сбоку в броню. Подтащили волоком диски с патронами. Надо принимать. Башня дрожит от попадания пуль и осколков мин. Открываю верхний люк, перегибаюсь, лежащий у танка боец подает диск, но тут же падает убитым, его сосед берет упавший диск и подает мне, принял один, другой, тянусь за третьим. Резкий хлопок, блеск пламени в рукаве ( я был в одной гимнастерке) и адская боль в правой руке, она повисла, как плеть. Немцы широко применяют разрывные пули. Спустился в машину. Тарасов разрезал лохмотья рукава, из руки фонтаном бьет кровь - перебита вена и еще 5 ран. Как смогли в нашей тесноте перевязали руку и обмотали шарфом. Стрелять уже не могу, поменяться местами с Тарасовым тоже нельзя из-за тесноты – и принимаю решение - покинуть танк, чтобы не лишать его боеспособности. Выбираться надо опять через верхний люк. Прощаюсь с товарищами и, превозмогая боль, вылезаю из танка. В это время у танка разрывается мина и я лечу в снег. Плохо слышу, осколками разрезало брюки, порвало валенки и слегка ранило икру. Ползу вдоль остальных машин. Все живы, только легко ранило опять Бражкина. Подползаю к танку Митина, передаю командование ему. Нашел комбата Бурдукова - у него есть опасение, что немцы отсекут нас по оврагу. Что делать ? Решили: он делает все, что будет в силах, чтоб ы вырвать машину, дав на это бойцов, a мне приказывает добраться до штаба дивизии, доложить обстановку и просить помощи, а так же доставить боеприпасы танкам. Дал для сопровождения раненого в руку бойца.

Поползли к мосту, у спуска к нему стоит T-20, водитель Михайлов, решал вырваться на машине, но она не заводится. Ползком по снегу, спустились к мосту, нас заметили и две пулеметные струи трассирующих пуль стали взрывать вокруг нас снег, затих мой сосед, пуля попала ему в голову. Оглянулся назад - над танком Митина взметнулось пламя: как потом я узнал подробно, снаряд попал в машину в бок, Митин был ранен, полная заправка авиационного бензина 200 литров, залила и наполнила бушующим пламенем сразу всю машину. Водителю Козлову каким-то чудом удалось вырваться из железной коробки, наполненной огнем, Митин сгорел.

Собрал силы и резко вскочив, побежал по мосту. Пули щелкали по настилу и перилам. Спереди, с опушки леса застучал автоматчик, но меня не задела ни одна. Пробежав еще метров 5-10 за мостом упал, чувствуя, что теряю с илы от потери крови и боли. Сзади послышался шум танкетки, это Михайлов завел машину и догонял меня - сел сверху, шли на полной скорости. Минут через 30 был в штабе дивизии. Приказав Михайлову накладывать боеприпасы и вести их к машинам в бою.

Передал командиру дивизии донесение от Бурдукова и больше ничего не помню.

Очнулся в хате у своих танкистов, дали выпить водки и кофе - стало немного легче. В 10 часов шофер Берендеева Коршунов везет меня в санбат. Узнаю, что через час после моего ранения танки нашей роты вырвались из снежного плена и с остатками стрелкового батальона ворвались на площадь и улички Великуши, добивая своими пулеметами оставшихся в живых немцев. Отдаю свои "кольт" командиру – Цареву. Руки точно нет - одна боль. Солнечное утро, артиллерийская канонада.

В санбате много раненых. До меня очередь доходит в 9 часов вечера: два укола морфия. 3-го марта ранен осколком в спину Манякин. Рука хуже. Ранен дивизии инженер Василевский, ранен капитан Чмиль. Лежу в домике для раненых командиров. Стоны, рядом умирает лейтенант. Рука хуже. 4-го марта тяжелораненый Довнар и любимец всей дивизии капитан Верстак. 5-го марта перевязка. Температура 40°, началась флегмона, есть подозрения на гангрену, возможна ампутация руки, состояние все хуже, аппетита совсем нет, только один морфий успокаивает боль.

Сегодня днем узнал о гибели Оксаны. Накануне в бою за одну деревню она встала и повела в атаку своих дружинниц, славные девушки захватили два дома и убили 7 фашистов, а сегодня утром она опять пошла в атаку, став на место убитого ком. взвода, с криком «Зa свободу, за родину, за Сталина!» они ворвались в деревню, но тут пуля врага прервала этой замечательной дочери нашего народа.

8 марта идет машина на Москву, везут Довнара, Верстака, Чмиля, Василевского и меня. Добирались до Москвы трое с уток, прибыли 11-го марта.

Опять Москва, сквозь стенки машины слышны звонки трамваев и гудки машин, если бы не боль в руке, то все пережитое могло показаться сном. Ясный солнечным мартовский день.

Госпиталь в бывшей академии имени Фрунзе. Всех положили в одну отдельную палату №246 в которой мы все вместе переносили страдания, вспоминали фронт и жадно читали все сводки, где уже ясно определилось неудержимое движение нашей армии вперед к далекой, но все равно обязательной нашей свободе.

Непобедимая Советская армия, ведомая мудрым полководцем великим Сталиным, беспощадно громила дивизии фашистских захватчиков и каждый из нас мечтал скорее влиться в ряды борцов за победу.

Госпиталь. Июль 1942 г. Командир танковой роты лейтенант Григорьев С. Н.

Островня

Верижников Борис Сергеевич

… авиация врага бомбила постоянно, прятались в лесу. Все бойцы нашей дивизии были в маскхалатах, бойцы бригады, которая была рядом – в полушубках.

Мы идем лесом. Справа деревня, слева деревня у немцев, впереди наша. Островня осталась у нас сзади, как бы в окружении. Немцы заняли круговую оборону. Каждый день к ним прилетают самолеты, сбрасывают боеприпасы и продовольствие.

Мы еще были в лесу. Надо было выйти на опушку леса, метров 400 пройти полем до этой деревни. Первые две роты выстроились в цепь. Немец нас обнаружил. Открыл сильный огонь. Из минометов косит, косит. Наш комбат крикнул: «За мной!», сам побежал вперед, бойцы за ним. Двинулись. Добежали до середины поля под сильным огнем. Я как командир пулвзвода отстал от пехоты вместе с пулеметчиками. Открыл он такой огонь. Очевидно, это место было у него пристреляно. Поле было усеяно сплошь трупами. Вероятно, он знал, что мы будем наступать с этой стороны. Мы ползли буквально по трупам. Комбат первый добежал до дзота. В этот момент ему очередью отрезало ногу, упал около дзота. К нему двое бойцов подбежало – их убило наповал. Остальные все залегли, зарылись в снег, невозможно было поднять головы. Мои пулеметчики открыли огонь. Немцев не было видно. Они спрятались, стреляли из домов, с чердаков. Мы вели огонь по чердакам, по окнам. Дзотов не видно было. Стреляют вправо, влево, в лоб. Не поймешь – куда стрелять. Мои пулеметчики, один за другим, стали выходить из строя. В конце концов мы вышли левее с пулеметом. Вдруг мина ударила прямо в пулемет …

Верижников Б. С., 664 сп 3 бат, командир пулеметного взвода

Судьба фронтовой песни

Ермаков Василий Петрович

В начале 1942 года наша 3 Московская Коммунистическая дивизия вела упорные бои в районе Демянска по окружению 16-й немецкой армии, которой командовал генерал Буш. Стояла холодная и сырая зима.

Как-то утром меня вызвал к себе запиской начальник политотдела дивизии Константин Александрович Бирюков. Я хорошо знал этого комиссара. До Великой отечественной войны он был секретарем одного из райкомов партии Москвы. А ранее он был политработником на Урале. После первого боя за деревню Павлово Молвотицкого района Новгородской области он вручал мне партийный билет.

В записке говорилось: «Явиться срочно!». Что бы это значило ? – думал я. Начподив хорошо знал, что я пишу стихи. Более десятка из них было опубликовано в нашей дивизионке «Вперед, на Запад!». Некоторые мои стихи были опубликованы во фронтовой газете Северо-Западного фронта «За Родину», где в это время работал поэт Михаил Матусовский.

Когда я вошел в блиндаж начподива, он протянул мне свежий номер фронтовой газеты и спросил:

- Читал ?

Я ответил, что еще не видел этой газеты. На второй странице газеты «За Родину» была помещена новая песня Михаила Матусовского «Котелок».

- Ну как, нравится ?

Я утвердительно кивнул головой. Потом полковник сказал:

- Ее будут петь солдаты. В этом я не сомневаюсь …

Подумав, добавил:

- Надо создать свою песню, которую бы исполнял наш ансамбль, которым с октября 1941 года руководил Виктор Николаевич Кнушевицкий, бывший руководитель джаза СССР.

- О чем должна быть эта песня ? – спросил я.

Константин Александрович внимательно осмотрел мою пробитую пулей и прожженную у костра шинель. Потом сказал:

- Напиши о своей шинели! Она такая, как у всех наших добровольцев.

- Ясно, товарищ полковник! – ответил я, и покинул его блиндаж.

По дороге к себе, как-то сами по себе родились первые слова песни: «Ты любовно сшитая, пулями пробитая…». Старался их не забыть.

Всю ночь я писал новую песню. И как только рассвело, снова направился в политотдел. Полковник внимательно вслух прочитал стихи и радостно воскликнул:

- Попал в самое яблочко! Теперь я закажу на стихи музыку и начнем ее петь.

Музыку к стихам о шинели написал старшина Вениамин Ронинсон, бывший скрипач симфонического оркестра Государственного Академического Большого Театра СССР, который играл в ансамбле Кнушевицкого.

Песню «Серая шинель», вернее один ее текст без нот - на фронте у нас не было пиктографиии, - опубликовала дивизионная газета «Вперёд, на Запад!». Потом политотдел дивизии издал ее отдельной листовкой тиражом в пять тысяч. Солист ансамбля старшина Курочкин стал исполнять ее на каждом концерте между боями. Солдаты полюбили «Серую шинель». Курочкину приходилось исполнять ее по 3-4 раза залпом…

Позже, это было уже в августе 1942 года, когда наша дивизия вела наступательные бои за Ловатью, ко мне в роту выздоравливающих приехали корреспонденты газеты «На разгром врага» Первой ударной армии: поэт Михаил Светлов и литературный критик Борис Бялик. Они встретили меня с забинтованной головой: только глаза блестели из-под бинтов. Михаил Аркадьевич с жадностью взял в руки мою небольшую тетрадь в клеточку, пробитую осколком вражеской мины. Это случилось на втором ранении 13 августа, а на другой день я был ранен разрывной пулей в голову.

Гости сидели среди раненых гвардейцев-москвичей и старались не наводить скуку. Михаил Светлов, как всегда, шутил:

- Вот, Боря, мне такую пробитую осколком тетрадь! Ты знаешь, где бы она была после Победы?

- Где ?

- Только в музее, как реликвия нашей фронтовой поэзии, - гордо ответил знаменитый поэт.

Борис Бялик на это ответил шуткой:

- Все это сделать очень просто. Пойди, Миша, на передовую, где был этот гвардии капитан, сядь в траншею, поднимись и свои до тех пор, пока немцы не пробьют ее пулей или осколком мины …

Раненые смеялись, как никогда за всю войну. Михаил Аркадьевич был доволен. Он сказал всем нам:

- Я бы с удовольствием давно отправился к вам на передовую, но командующий Армией заявляет: «Не могу перед всей страной отвечать за тебя, если с тобой что случится. Ты приехал на фронт писать стихи, вот и знай свое дело!»

Борис Бялику и Михаилу Светлову я рассказал, как погибли наши комсомолки-снайперы Наташа Ковшова и Маша Поливанова, окруженные врагом и подорвавшие себя на гранатах. Они погибли на том же «перешейке», через который фашисты снабжали свою окруженную 16-ю армию. Короче, погибли на том участке, где я был ранен вражеским снайпером.

Раненые попросили Михаила Светлова прочитать свои стихи. Улыбнувшись, он сказал:

- Я у вас гость, а стихи пусть читает ваш собственный поэт !

Пришлось прочитать стихи, написанные в боевой обстановке. Но мы все же уговорили Михаила Светлова прочитать «Гренаду». Надо было видеть, с каким вниманием прослушали раненые стихи автора «Каховки» и других широко известных в нашей стране и за рубежом стихов !

Пока Михаил Светлов читал свои стихи, я нажимал на переписку своих. Успел переписать около десятка. Гости из армейской газеты забрали мои стихи и на «вилисе» укатили к себе.

На другой день «Серая шинель» и еще три моих стихотворения появились на четвертой странице газеты «На разгром врага», которую редактировал полковник Юрий Корольков, ныне известный писатель. «Серую шинель» перепечатали многие дивизионные газеты. Ее запели на всем фронте!...

Вскоре песня «Серая шинель» была переведена на казахский и латышский языки. Пели ее всюду и везде на свою собственную мелодию.

Шли годы. Как-то, лет восемь назад, Краснодарское краевое радио пригласило меня прочитать у микрофона несколько своих фронтовых стихов. Заведующая музыкально-литературным отделом журналистка Светлана Бойко предупредила меня, чтобы я, после того, как прочту «Серую шинель», обратился к радиослушателям с просьбой: «Кто помнит мелодию этой песни, просьба зайти на радио». Так и было сделано.

На другой день в радиокомитет пришло пятнадцать человек. Среди них были: воспитательница детского сада, казак с баяном, моряк, оборонявший Севастополь, с гитарой и другие. Всех их заставили петь «Серую шинель». И записали на пленку. На другой день вызвали меня и проиграли все варианты песни. Но среди них не было той, которую написал когда-то гвардии старшина Вениамин Ронинсон. Решено было взять за основу мелодию, с которой пришел казак.

«Серая шинель» приобрела новые крылья. Я могу с удовлетворением сказать, что она давно стала народной. Мне рассказывали участники штурма Берлина, что слышали ее там, далеко за пределами нашей Родины. Поют ее и в ряде военных округов ветераны Великой Отечественной войны.

Записанная песня «Серая шинель» была послана на утверждение в Москву. Ее утвердили и она уже много лет находится в фонде нашего краевого радио. Ее часто по заявкам исполняют для ветеранов Великой Отечественной войны. А журналистка Светлана Бойко за большую работу по восстановлению мелодии песни «Серая шинель» награждена Союзом журналистов СССР Дипломом первой степени.

Все эти годы, после нашей Победы, я искал первоначальную мелодию на свои стихи о серой шинели. Композитор В. Н. Кнушевицкий сообщил мне, что ноты надо искать среди партитур Вениамина Ронинсона, который умер в 1957 году. И вот, с помощью ветеранов 3 Московской Коммунистической дивизии, ноты удалось найти. Их разыскала дочь композитора Людмила Вениаминовна Степаницкая, проживающая в Москве.

На днях я выступал с воспоминаниями об обороне Москвы среди комсомольцев и молодежи ткацкого производства ворсовой фабрики Краснодарского хлопчатобумажного комбината. В знак благодарности молодые ткачи спели на этой встрече песню «Серая шинель» на музыку Вениамина Ронинсона.

Я предлагаю песню «Серая шинель» молодым читателям газеты «Комсомолец Кубани» с первоначальной мелодией. На нотах ее видна резолюция начальника политотдела дивизии К. А. Бирюкова: «Разрешаю для исполнения в частях соединения». Надеюсь, что молодежные агитбригады и коллективы художественной самодеятельности Кубани примут песню «Серая шинель» на вооружение и будут исполнять ее для участников Великой Отечественной войны. Пусть ветераны вспомнят свою боевую молодость !

В. Ермаков, гвардии майор в отставке, ветеран 3 Московской Коммунистической дивизии. Комсомолец с 1924 года.

Краснодар. 25 декабря 1973 года.

Из материалов по истории дивизии

Шунков Виктор Иванович

Для размещения батальонов райкомы отвели помещения школ и других культурных учреждений, работа которых была прекращена. Так в школе на Брестской улице собрались добровольцы Советского района, в школе в Армянском переулке - бойцы Куйбышевского района, в школе 211 по Песцовой улице - бойцы Октябрьского района. Здания школ так же отвели Краснопресненский (школа 89), Москворецкий (школа 558), Кировский (школа 526), Дзержинский (школа 606), Тимирязевский (школа 22), Киевский (школа 63), Ростокинский, Молотовский и другие районы. Коминтерновский назначил для сбора Дом колхозника на Трубной площади, Железнодорожный – клуб им. Жалкова (Верхне-Красносельский переулок, 17), Свердловский – Театр Ленинского комсомола (Малая Дмитровка), Ленинский р-н – Горный институт и т. д.

По заводу 23 - 100 человек, ф-ка «Буревестник» - 67 человек, завод 203 - 65 человек, фабрика «Парижская коммуна» - 33 человека.

Характерен отказ многих добровольцев от посылки в медкомиссию из-за боязни, что их признают негодными к строевой службе.

Дивизия, состоявшая из рабочих батальонов, передала в распоряжение МВО большое количество политработников для использования их в других соединениях.

27.10.41 было получено приказание выделить 50 человек для пополнения московской гвардейской дивизии, уже дерущейся с врагом. Срок на отбор установлен в 30 минут. По боевой тревоге была построена 6 рота. Бойцам коротко рассказано об обстановке и предложено желающим пойти в гвардейскую часть и немедленно вступить в бой сделать 2 шага вперед … четко и сильно прозвучали 2 шага. Их сделала вся рота. Аналогичная картина наблюдалась и в других подразделениях.

Формирование военно-технических подразделений из действующих.

18.11.41 276 артдивизион отправлен на фронт в район Завидово и из состава 3мксд выбыл.

16.12.41 262 артдивизион расформирован и передан в полки для формирования полковых батарей.

10.01.42 278 артдивизион переименован в противотанковый дивизион. К январю дивизия имела артполк двухдивизионного состава, противотанковый дивизион, штабную батарею, зенитную батарею и по полковой и противотанковой батарее в каждом полку.

Отдельный батальон связи создан из 480 отдельной роты связи Московской зоны обороны.

По 3 сп на 03.12.41 было убито 5 человек с воздуха.

Веселов с разведгруппой в Баранцеве действовал с разведгруппой 1 бат 9 гсд.

Отдельная разведрота – боевое крещение 25.11.41-26.11.41 около д. Пешки.

«Прошу принять меня в ряды ВКП(б) – пишет боец т. Трухин – буду биться с озверелыми фашистами за честь и свободу своего народа, интересы которого отстаивает и защищает наша партия» окт-ноя 41.

НОЯ 234 ЧП ДЕК 101 ЧП . Баню Ильича сделали за 3 дня.

23.01.42 командование ездило прощаться с Щербаковым – бережно относиться к людям …

19.02.42 дивизия принимает участок от 154 бригады придано – 78, 155 и 260 лыжбат и 2\424 гап.

26.02.42 немцы 97 пехполка 13+86 бр

К сентябрю 42 москвичи составляли 12-15% личного состава.

В 20 числах августа 42 в боевых порядках 528сп - 70 человек, 371сп - 50 человек , 664сп - 50 человек, учбат - 200 человек.

Воспоминания

Паппель Герман Иосифович

13 октября в Москве состоялось очень важное партийное совещание. Я не знаю, было ли это заседание МК, партийного ли актива, но я, как рядовой член партии, по той обстановке, которая происходила, почувствовал, что было какое важное совещание, на котором разбирался вопрос о создавшейся обстановке на фронтах и в частности вопрос об обороне Москвы.

14 числа утром часов в 11 меня вызвал к себе секретарь партийной организации нашего Трансводстроя, где я работал в то время, тов. Платонов. 13 октября я ничего не знал и собирался в командировку на М. Донбасскую дорогу. Там шли бои, куда я должен был выехать, и я готовился к этой поездке. И утром 14 я заехал к себе случайно для того, чтобы что-то еще получить. У меня все было в кармане, я должен был ехать на станцию, и вот меня поймали во дворе и говорят, что тебя зовут к начальнику. Я пошел и доложил, что явился по вашему приказанию. Там сидели секретарь партийной организации тов. Платонов, начальник треста тов. Полещук. Это было в доме 6/А в Басманном тупике. Сидят они и все молчат, никто ничего не говорит. Я почувствовал по их лицам, что они не хотели сразу мне что-то сказать. И я им сказал: «Не беспокойтесь, говорите прямо, что надо идти в армию. Ну и хорошо, и пойду». Тогда Платонов достает список, который был у него заготовлен, там была моя фамилия первая, затем был Яковлев инженер и еще один шофер. Я был назначен старшим в этой группе из 3-х человек. Разговор с ними был у меня очень короткий, они были смущены, видимо были в курсе дела того совещания, которое было в МК.

После этого я пришел в Райком, в кабинете были Царьгородцев, Хаит, Шахов и Чистяков. В комнате уже было много народу, и они никого не принимали, по-видимому, ждали меня. Я вошел, начинают мне рассказывать, что надо столицу защищать. Значит, тоже издалека начали этот рассказ. Я говорю: «что же, давайте воевать». Меня спросили, где я раньше служил, насколько я знаю военное дело. Я им все подробно рассказал, где я был и что из себя представляю.

Я в 29-м году добровольно вступил в армию, потом учился в военной школе, окончил ее, потом заболел и меня демобилизовали. Работал в Москве-сортировочной слесарем, помощником машиниста, машинистом, затем в партийном комитете работал, оттуда был переброшен в НКПС в аппарат Землячки Р.С. на контрольную работу.

В 39-м году, когда началась финская кампания, я опять был в армии с 7 сентября. Тогда я был в железнодорожных войсках, был командиром батальона 8-го железнодорожного полка.

После того, как финские события закончились, я вернулся в Наркомат Путей Сообщения, работал на политработе. В тоже же время я занимался в районном совете Осоавиахима, проводил занятия с командирами по всеобучу.

Оказывается это председатель райсовета и представил меня в Райком в октябре. Поэтому тут разговор был короткий, они в основном меня уже знали, и Платонов им обо мне рассказал. Чистяков достал только приказ Штаба обороны Москвы об организации в каждом районе коммунистических батальонов, и он сказал мне, что вот начинай работать. И тут же он дал мне большой стол в кабинете Царьгородцева и сказал, садись, ты будешь командиром батальона. Я взял у него штат, начал с ним знакомиться. Он только попросил этот документ вернуть ему, т. к. он был секретным. Я себе выписал это все в тетрадку весь штат батальона.

Я начал формировать штаб, но из этого ничего не получалось, потому что я никого не знал, и я попросил Райком помочь мне подобрать кого-нибудь на командиров. Это оказалось сложным делом, потому что людей много, а назначать надо было проверенных людей, и чтобы имели немного подготовку на эти должности.

Это было 14 числа, и с 2-х часов ночи я начал работу по формированию батальона, т. е. начал подбирать командиров.

Таким образом мне пришлось отказаться на первый момент от формирования штаба, потому что людей не было, их надо было подбирать. Мы поговорили с тов. Шаховым – инструктором военного отдела, который начал эту работу. Подобрали нескольких командиров к 3-м часам: Белов, Кочнев, Фрадкин, Круглов, Языков, Фролов и другие. Посмотрели, что это за люди. Это все были добровольцы из партийных организаций. Люди приходили и записывались, у них спрашивали фамилию, имя, отчество, год рождения, где работает, военную специальность и кто рекомендует. Их этих записавшихся мы тоже ничего не получили из командиров, впоследствии только Фрадкин и Языков попали к нам. Дальше мы брали списки районного комитета партии, затем секретари партийных организаций на месте набирали людей. Люди стали приходить сюда: Кураксин, Макаров, Львов, Хаскин, Троицкий и другие. Из них уже я начал подбирать себе помощника.

Меня предупредили, что времени на формирование было очень мало, нужно было быть в любой момент готовыми. Мне нужно было таким образом организовать эту работу, чтобы параллельно создавались те органы, которые предусмотрены по штату в батальоне, и чтобы параллельно велась работа по подбору людей.

Я подобрал себе командира связи. Тут нужен был специалист, как раз попался такой Кураксин Василий Иванович 1903 года рождения, беспартийный. Я с ним поговорил. Он не был особенно боевым товарищем, но больше не нашел себе связиста. Он согласился, хотя здоровье у него было неважное. Я хотел его забраковать, но он очень настаивал, и я его назначил командиром взвода связи. Он нашел себе помощников сам, подобрал целый ряд товарищей он начал мне вызывать. В частности и Фрадкина мы нашли около 4 час. ночи 15 числа, впоследствии он был моим заместителем. Его вызвали ночью, сюда же приехали ночью и другие товарищи. На следующую ночь приехал Швейковский, затем Сорокин на следующий день явился, Львова мы тоже вызвали ночью. Сорокин стал моим младшим адъютантом, а старшим адъютантом был Ладыгин инженер, который меня знал по осоавиахимовским занятиям и который попросил меня, чтобы я взял его к себе.

Таким образом я лично работал по подбору командного состава, а Шахов и другие работники военного отдела работали по подбору бойцов в тот же день.

Затем надо было народ где-то помещать. Поговорил я с Чистяковым и Царьгородцевым, они мне предложили самим искать помещение. Шахов предложил театр Бауманского района на Спартаковской. Поехали мы с ним 14 числа осматривать помещение театра. Он нам не подошел. Поехали мы в детский сад на улице Баумана, где находился склад подарков для бойцов красной армии. Помещение оказалось маленькое, но мы его оставили за собой, я имел в виду поместить туда пулеметчиков. Потом поехали в школу на Большой Почтовой дом 20, нашли директора школы, поговорили с ним, и 15 числа мы перебрались в эту школу. Добровольцы начали прибывать в эту школу.

К 15 числу нас народу было уже человек 300.

15 числа мы уже начали с людьми заниматься. Появились командиры, в частности тов. Розов, который впоследствии был командиром 9-й роты, я ему поручил принимать людей и с ними заниматься. Как мы тогда занимались. Мы вели с бойцами беседы, что вот мы будем коммунистическим батальоном, задачи этого батальона, как мы их себе представляли, и вели строевые занятия.

Физкультурный зал у нас был отведен для распределения людей по специальностям: пехотинцы, пулеметчики, минометчики и т.д. Тов. Розов распределял людей по группам, занимался с ними, потом находил какого-нибудь командира. Между прочим, приходило много командиров, но они скрывали, что они командиры и записывались рядовыми, приходили инженеры, которые были командирами запаса, но они тоже скрывали это. Но мы их все-таки находили, потому что было видно по выправке, по тому, как они ходят в строю. Вот например военный инженер третьего ранга Ярцев пришел рядовым, а впоследствии он был командиром роты.

15-го вечером ко мне пришла группа сандружинниц РОККовских в 48 человек. Приходят и докладывают, что явились в Ваше распоряжение. Я говорю: «Что я буду с ними делать, я никогда не воевал с женщинами». Потом меня начали уговаривать, что нужны будут санитарки, что они пригодятся. Их выстроили в коридоре, они уже немного были обучены, хорошо поздоровались со мной. Я задал им несколько вопросов. Старался разъяснить им на первых порах, чтобы отсеять трусов, малодушных, рассказал, какая жестокая война, какие бывают страшные вещи и потом спросил, может быть кому это не нравится, кто-нибудь раздумает, пожалуйста, выходите из строя, потому что потом это будет трудно сделать. Но ни одна не вышла из строя, а потом оказалось, что было 2-3 девушки, которые колебались, но выйти побоялись из-за подруг. Я потом с ними потолковал отдельно и они ушли незаметно. И так эти сандружинницы остались у меня. Когда студентки остальных институтов узнали, что вот тут принимают в батальон, то начали приходить ко мне. Приходят ко мне Попова Вера и Ефремов – муж и жена, просят взять их в батальон. Я их назначил в первую роту. Затем пришли Эльперина – студентка училища Большого театра и Антонов – студент института Баумана – муж и жена, с ними тоже была война, потому что я сказал: на что мне артистка, но потом взял их. Затем направляют ко мне с запиской председатель Осоавиахима Липаеву Веру, пулеметчицу. Она работала на заводе авторемонта, а в Осоавиахиме она была активисткой-пулеметчицей. Худенькая, невысокого роста девушка. Проверили ее знания. Она, оказывается, знала станковый пулемет Максима на отлично, материальную часть прекрасно знает и ручной пулемет Дегтярева хорошо знает. Она создала целый пулеметный расчет девушек. Еще пришла Алексеева Л. В. парашютистка, она работала шлифовщицей в ЦИАМИ, ее тоже взяли. Приходит Лисневич А. Л. старенькая бабушка. Я спросил ее: «Что вам бабушка, надо». «А воевать пришла вот с дочкой». Варшавская была ее дочь, она была сначала в Рокковской группе. Я потратил с ними не меньше часа, разубеждал ее, что не надо ходить, что она старенькая. Она врач, работала лет 20 в Москве в больнице Наркомлегпрома или Наркомсвязи. Но она настойчиво себя показала, что нельзя было ей отказать. Значит взял ее. Но я предупредил, что по штату мне в батальоне врач не полагается, что у меня есть должность только фельдшера. Но она сказала, что никакой должности мне не надо, я буду лечить раненых, я, говорит, не на должность пришла воевать. Так она и осталась с дочерью. Она 1894 года рождения, беспартийная, ее дочь Варшавская 19-го года рождения, член ВЛКСМ, студентка. Смотрю, через некоторое время ко мне еще одна бабушка приходит примерно такого же возраста с мальчиком очень худеньким и бледным. Оказывается, мать с сыном пришли, это была Вейсман З.М. 1895 г. рождения, член ВКП(б), работала в ЦАГИ. Я спрашиваю: «что Вы будете делать». Тоже в санчасть просится, потом она стала по хозяйственной части помогать. И сын ее 9-го года рождения ученик 9-го класса. Взял я ее, она потом прекрасно работала. Сын вел политработу, сначала он был в батальоне, потом в полку и в дивизии. Приходит еще старик с мальчиком, это был Голин отец с сыном, пришлось их принять тоже. Этих людей никто не направлял, они приходили сами добровольцами.

Все это было 15 и 16 октября. В первую же ночь я подобрал командирами рот. Фрадкин стал командиром пулеметной роты, Швейковский политруком, Розов командиром 2-й роты, политрука там не было, Ярцев стал командиром 3-й роты, потом пришел Штемалитьян, известный впоследствии герой. Мне в райкоме нашли Львова, который стал прод. начальником. Он начал организовывать питание. Нам нужно было кормить людей с 15 числа. Он договорился со столовой у Немецкого рынка и наших людей прикрепили туда. Они ходили туда, платили деньги и питались. Мы уговорились, что зарплата по месту работы сохраняется за всеми. На этот счет у меня есть документ. Вот такие справки мы отпечатали и давали каждому на руки.

Потом пригласили мне Маслова и Волкова, я их попросил заниматься обмундированием. Затем надо было достать вооружение. Мне нашли Селезнева и Троицкого, которым было поручено боепитание. Потом Бухаров занимался оружием и Булгаков. Булгаков связался с Московским комитетом партии, узнал где получать оружие, достал машину и начал привозить оружие. 16 и 17 числа нам привезли пулеметы. Через военный отдел райкома партии получили указание, и тов. Булгаков привез пулеметы. Они были упакованы в ящиках, сказали, что все нормально. Но оказалось, что корпуса были от одной системы, каток или колеса от другой, и когда мы их начали собирать в тот же день, то они не сходились, отверстия не совпадали. И вот перед нами встала задача. Пришли ко мне и рассказывают, они сначала боялись мне рассказать я сам пошел посмотреть и спрашиваю: что же ты мне не говоришь, ведь не подходят. Я пришел и рассказал об этом Ладыгину, своему адъютанту, тот был специалист инженер, он пошел на завод в ЦИАМИ, договорился там. Я сказал, чтобы к утру пулеметы были подобраны, что хотите делайте, найдите рабочих, заставьте работать всю ночь и т. д., только пулеметы чтобы были сделаны. И в 6 час. Утра привезли пулеметы собранные. Я лично проверил, все пулеметы работают.

Я приехал к Чистякову, рассказал эту историю. Что было вредительство, что на складе лежало такое подготовленное оружие, и это было умышленно сделано рукой врага, чтобы сорвать оборону Москвы. Я не знаю, нашли этих людей или нет, но мы вышли из положения и оружие было исправлено.

У нас не было винтовок. Достали через военный отдел, привезли винтовки французские 1899 года, 9-ти зарядные. Когда мне их принесли показать, то оказалось, что дула были очень разработаны и пули свободно проходили. Я подумал, что с таким оружием не навоюешь, но никому не сказал, об этом, потому что надо было создавать боевое настроение у людей. Вычистили винтовки, раздали людям. Я попробовал сам пострелять из этих винтовок. Взял винтовку, пошел с ней в овраг, пострелял и ни одна пуля не попала в цель, а я стрелок не плохой. Еще раз убедился, что винтовки ни к черту не годятся. Пришел в райком, рассказал Чистякову, он звонил в штаб. Говорят, нет винтовок, найдите у себя. Я сказал своим ребятам, что ничего не поделаешь, пока будем с этими винтовками, а потом получим новые. Но ребята оказались очень боевые и все винтовки, которые были у охраны в институтах, в Осоавиахиме, они собрали все русские винтовки. Мы их набрали на целую роту и 1-й роте выдали русские винтовки, а 2-ю и 3-ю роту вооружили французскими винтовками. Потом собрали все снайперские винтовки из Совета Осоавиахима. Таким образом мы вооружились, а пистолетов ни у кого не было, командиры были без оружия, в том числе и я. Потом привезли гранаты и нам пришлось вооружиться гранатами. Потом в райкоме достали где-то пистолеты бельгийские маленькие, я взял себе пистолет. Потом Булгаков нашел в институтах учебные пистолеты ВТ, но они не стреляли. Ребята поехали в мастерскую и привели в порядок эти пистолеты. Таким образом мы вооружили командиров рот, потом мы получили гранаты и патроны.

17 октября мне звонят по телефону из райкома партии и говорят, тебя вызывают в Моссовет, вызывал генерал-майор Фролов, который был начальником укрепрайона Москвы. Я явился, задал он мне несколько вопросов, спросил – сколько людей у меня. К этому времени было уже человек 600. Спросил, какие командиры. Я сказал, каких смогли, таких и подобрали, люди надежные, больше было коммунистов – процентов 60-70 и процентов 30 было беспартийных. Разговор был очень короткий. Он показал мне на карте один район и сказал, что нужно поехать туда на разведку и налаживай оборону. Это было по Калужскому шоссе.

Я вернулся к себе, взял командиров и поехал на разведку местности. Не успел вернуться оттуда, звонят опять из Моссовета. Как только я приехал в Моссовет, мне говорят, что туда ехать не надо, а поедите в другое место, правее Тимирязевской академии. Я возвращаюсь к себе, собираю командиров, чтобы ехать на новое место на разведку. В это время мне снова звонят часов в 5 утра 18/Х. Я взял одного бойца и еду туда. Мне дают новое место – Коптево, говорят, что поедешь туда, там тебя встретят, посмотришь район. Дали мне карту. Мне дан был район от моста до деревни Старое Коптево, район был протяжением километра 4. Когда я приехал туда, там меня никто не встретил, посмотрели на местность с командирами рот, посмотрел, как у меня роты будут располагаться, огневые средства. Штаб мы расположили в управлении завода, а завод был эвакуирован. Здесь я встретил Жилихина, комиссара штаба дивизии. Он подтвердил, что мой район этот, что мне нужно будет ехать в Тимирязевскую академию, где будут командиры направления северной группы. К ночи я добрался до академии. Там я встретил майора Кузнецова, я ему представился. Он подтвердил этот район, правда, несколько изменил его. Я с ним там пробыл до рассвета, а потом он приказал кому-нибудь выехать за батальоном, а самому заняться рекогносцировкой местности.

19 октября батальон прибыл на место. Я людей расположил в заводе, часть в санатории, а штаб был в управлении завода. Тут же мы начали работу по укреплению района. Очень трудно было с лопатами. Тут нужно было мобилизовать людей и по району собирать лопаты. Между прочим в тресте Трансводстрой мы для истребительного батальона делали лопаты. Я приехал в нашу мастерскую и заставил ее делать лопаты. Она сделала нам целую машину лопат, я привез их туда, и работа закипела у нас. Затем в помощь нам на рытье укреплений дали трудящихся Москвы. Мы произвели все укрепительные работы и параллельно еще занимались, учили людей стрелять. Например, дали нам гранаты, а бросать их никто не умел. Начали людей обучать бросать гранаты. Значит занятия проводили в основном по винтовке и гранатам, пулеметчики занимались отдельно. Мы еще здесь сформировали взвод истребителей танков, затем у нас был взвод разведки, санитарная часть. Закончили укрепительные работы и после этого получили новый приказ. Когда мы здесь работали, то у меня все время брали людей то в разведку, то в другие места, и я все время приезжал в райком и дополнительно брал людей. Затем я получил приказ отсюда сняться, оставить людей вторым эшелоном и передвинуться на Химки. Это было примерно числа 27 октября. Мне дали район от Химкинского моста, всю деревню Химки, противотанковый ров, военный городок, санаторий в лесу, химгородок, библиотечный институт, площадка и станция включительно. Этот район километров 5 в ширину и 2 км. в глубину. На старом месте мы оставили второй эшелон, а здесь мы стали первым эшелоном, впереди нас никого не было.

Прибыл я на место. Приехал один полковник и майор Кузнецов с ним, стали ставить мне боевую задачу. Приехали к мосту, расположили 1-ю роту, затем перед вторым мостом тоже расположили людей, а остальных в середине. Начали укреплять район. Укрепляли дня 2, потом получили приказ оставить этот район и передним краем будет канал. Разместили 7 и 8 роты, а 9-я была в середине. Тут у нас сил прибавилось. У нас была своя пулеметная рота, затем нам прислали еще пулеметную роту, химическую роту, огнеметчиков, затем отдел особой техники – это собаки истребители танков. Это было впервые применено в обороне Москвы. Это обычная собака, начинают ее кормить под танком. Месяца полтора покормишь ее под танком, они привыкнет там есть и когда ее долго не покормишь, так она как только увидит танк, бросается под него. А на спине у собаки привязывается мина со шпиньком, и когда этот шпинек дотрагивается до танка, то мина взрывается, и собака гибнет вместе с танком. Эти собаки принесли большую пользу. Потом были огнеметы, от которых получается столб огня метров 12 длины. Немцы такого огня не видали еще. Огнеметчиков была целая рота, я их расставил в танкоопасных районах. Свои пулеметы я расставил вместе со стрелковыми ротами, кроме того были еще 2 приданные пулеметные роты. В общем насыщенность автоматическим оружием была колоссальная, и мы вдоль Ленинградского шоссе, вдоль дороги расставили эти пулеметные средства. Таким образом, вся эта местность простреливалась, а сам канал прикрывался сплошной массой огня. Там есть бетонные блиндажи, построенные мною.

Мы заняли эту оборону, произвели все укрепительные работы. Причем только мы построили эту оборону, едет какой-нибудь представитель штаба, полка, дивизии, покажешь, ему не понравится, надо вот так переделать. Значит переделываем опять. А построить стрелковые укрепления – это колоссальная работа была. И вот приходилось нам несколько раз перестраиваться. Это, конечно, дергало людей, ругали нас крепко, и я не знаю, чем это было вызвано, но все эти работы приходилось производить.

Потом мы выдвинулись вперед километров на 2,5 за город Химки. Мы заняли деревню Бутаково, Новая Лужа, а дальше идет деревня Черные грязи. Командный пункт у нас находился вот здесь (показывает на карте), здесь была связь со всеми боевыми точками. Вы видите, что мы были уже в полной боевой готовности. У нас был взвод разведки, который производил ежедневно разведку два раза в сутки. Был у нас журнал этой разведки и наблюдения, но я его пока не нашел. Разведчики часто доходили до немцев. Там впереди была наша 16-я армия, потом 44-я кавалерийская бригада была, мы с ними имели всегда самую тесную связь. Наши разведчики вместе с ихними разведчиками ходили до немцев. Полковую разведку захватили немцы и разбили ее.

Присягу мы принимали в Коптево в управлении завода примерно 20 октября. Таким образом мы приняли присягу, перешли на новый рубеж, организовали рубеж и начали нести службу обороны. Ждали со дня на день немцев, постоянно совершенствовали этот рубеж, нескольку часов работали и несколько часов учились. Так мы работали до 5 января, пока я там был.

У нас был наблюдательный пункт, там велся журнал наблюдений, в который записывалось, что происходит – где стрельба, где пожары, где поймали лазутчика противника.

Значит сформировались мы, приехали на место, получили боевую задачу, распланировали и свои подразделения на месте и начали производить укрепительные работы, производить разведку и наблюдение, боевое охранение и учебу, и вся наша жизнь заключалась в этом.

Когда мы заняли первый район обороны, здесь был только один Бауманский район. Тут меня начали грабить, начали у меня брать людей для формирования полковых учреждений, штаба дивизии, у них ведь людей не было, а люди нужны были. С полком я очень тесно был связан, с майором Кузнецовым, с комиссаром. Я полк входили Ленинский район и Ленинградский район. Эти районы впоследствии были в мой батальон включены. Из Ленинградского района был командир роты Литвак, его заместитель был Колосов, из Ленинского района был, фамилию забыл, между прочим, орденоносец, он потом был помощником начальника штаба полка по оперативной части, фамилию потом скажу. Дали мне от них по одной роте, у этих районов не было специального батальона, потому что их мало почему-то осталось. 7-я рота это была из Ленинградского района, 8-я рота из Ленинского района, а 9-я рота – там оставались все подразделения, но большинство было Бауманских. Батальон я сформировал, когда получили приказ из Коптево перевести батальон в Химки на новый рубеж.

С райкомом до последнего дня у меня была связь, пока я не уехал формировать эстонскую часть. Я с первой минуты чувствовал особую заботу и помощь райкома, особенно – секретаря райкома и райсовета, например Лебедева, они всячески, чем могли, помогали.

Я считаю, что неправильно немножко поняли наши штабисты из дивизии связь с райкомом. Я считаю, что для того времени это было исключительно необходимо. Я иногда даже шел с ним в разрез, потому что я был убежден и считал, что это было на пользу дела, эта крепкая связь с райкомом и я ее поддерживал. Поэтому у нас был и крепкий батальон, потому что тов. Чистяков и Лебедев приезжали на рубеж, разговаривали с людьми, подбадривали их, привезли мешок папирос и машину мы получили для перевозки продуктов. Продуктов там давали мало, так райком нам помогал, привозил продукты. Бауманский райком – тов. Чистяков, Шахов, Хаит и районный совет тов. Лебедев помогали всем, чем могли. Они давали указания в период формирования и тогда, когда мы несли уже боевую службу на рубеже в районе Москвы.

5 января я выехал из батальона. Вдруг ночь. Меня будит дежурный, передает телефонограмму, что Вас вызывает 102-й. Батальон был в самом лучшем положении, меня не ругали в штабе полка и дивизии, убедились, что батальон не плохой и выполняет все задания. Я успокоился совершенно, что, наконец, оставили в покое, и батальон будет существовать, именно Бауманский батальон. Мы этим гордились, что нас оставили как Бауманский батальон. Вызывают меня ночью. К командиру полка, вызывают и других командиров батальонов на оперативное совещание в штаб полка на командный пункт и начинают там задачи ставить. Мне задачи не ставят. Я спрашиваю, почему - ничего не говорят. Оказывается, была срочная телефонограмма – откомандировать Паппеля, а куда – никто не знал. И командир полка и комиссар не знали, как мне сказать, что меня это может обидеть – формировал, делал и вдруг его откомандировывают. Потом мне сказа командир полка, что у меня есть приказ проехать Вам в штаб дивизии, а Вы нам скажите, кого Вы порекомендуете оставить на Ваше место. Я порекомендовал Фрадкина, которого я сам выдвинул на место своего заместителя. Он сначала отказывался от этого дела, все хотел уходить в кавалерию, потому что он сам кавалерист был. По званию он был младшим лейтенантом, а командиры рот были старшие лейтенанты. Их сначала смутило его звание, но я сказал, что если нужно, его можно переаттестовать, это волевой командир, боевой товарищ. Я пришел и сказал ему, чтобы он командовал батальоном, а меня вызывают. И я поехал в штаб дивизии. Там тоже никто ничего не знает. Говорят, что Вы направляетесь в распоряжение Московского военного округа, и тоже никто ничего не может сказать, почему и зачем.

Мое положение было неважное, потому что столько трудов положил в формирование батальона и вдруг меня вызвали. Иду в штаб Московского военного округа, там тоже ничего не говорят. Я волнуюсь, мне говорят: перейдете на другую работу. Я два дня ходил в Московский военный округ и только тогда мне сказали, что есть распоряжение ЦК партии формировать национальные части, а Вы по национальности эстонец, вот и будете там воевать, тем более что у нас нет командиров. Я говорю, что уже и говорить-то не умею по-эстонски. А понимать понимаете. Я поговорил с одним эстонцем. Спрашивают, ну как. Ничего, говорит хорошо. Мне приготовили распоряжение, и я поехал в Свердловск в распоряжение Уральского военного округа. Там я получил назначение командиром 1-го батальона 300 стрелкового полка 7-й эстонской стрелковой дивизии.

Приехал я в Камышловский лагерь, там еще никого не было. Лес кругом, холодные, нетопленные землянки. Начали мы в лесу формироваться. Это была очень тяжелая работа. Зимой в лесу, в холодных землянках, никакого имущества не было. А самая главная трудность была в том, что люди туда прибыли эстонцы, которые были эвакуированы и мобилизованы в Эстонии. А там советская власть была только один год, люди еще не имели представления, что такое советская власть, некоторые из них были еще настроены неважно, потому что не успели переменить свое капиталистическое мировоззрение. Во-вторых, когда они были эвакуированы, они попали в Сибирь в рабочий батальон. Люди копали землю, были голодные, босые, обозленные и среди них было много фашистских предателей, которые вели антисоветскую работу.

И вот получили мы такой материал, значит, из них мы должны были формировать эстонские войска. Эту работу мы проделали, сформировали, занялись воспитанием этих людей, перевоспитали, получили оружие и выехали на Калининский фронт, где воевали не плохо. Освободили Великие Луки руками эстонцев, за что на корпус получил благодарность от тов. Сталина, и больше тысячи наших бойцов и командиров награждены орденами и медалями правительства.

Я свой батальон сформировал, воспитал, обучил и воевал с ним. Тут у меня удачно получилось. Батальон воевал героически, в моем батальоне более 50 человек награжденных орденами и медалями.

Я был награжден первый раз 26/XII орденом отечественной войны I-й степени, а второй раз я была награжден тоже в декабре, но пока ордена у меня еще нет на руках. Передо мной была поставлена задача очень ответственная задача, я эту задачу выполнил. Командир полка сказал: поздравляю тебя с правительственной наградой. В это время я был ранен и про вторую награду ничего не знаю, сказали, что правительственная, а товарищи мне писали, что орден Красной звезды меня ждет.

Меня ранило в гор. Великие Луки. В тех боях у меня очень много было интересных боевых эпизодов, о которых я мог бы рассказать.

При последнем ранении у меня был поврежден позвоночник, до этого у меня правая нога выше колена и ниже колена была прострелена, бок тоже прострелен, но это были легкие ранения, я после них не выход из боя. Только когда мне перебили позвоночник и в то же время я был контужен, я потерял сознание и тогда меня 26 декабря 1941 г. вывели с поля боя в бессознательном состоянии и отправили в госпиталь, где я лежал до 20/VIII. 20/VIII выписался из госпиталя и сейчас снова еду в свою часть. В госпитале я был с 26/I по 20/VIII.

Паппель Герман Иосифович – 1908 года рождения, по национальности эстонец, член партии с 30 года, комсомольцем был в 23 года.

Военная подготовка – добровольно вступил в ряды красной армии, когда работал в Ульяновске на заводе «Металлист». Я с группой добровольцев наших просил отправить меня на Дальний Восток, где были в то время события. Но туда мне не направили, а направили в Тбилиси в 10-й железнодорожный полк в полковую школу, где я учился, затем учился при Закавказской пехотной школе, окончил ее и получил звание командира запаса. Служил там, потом заболел, оттуда меня демобилизовали в связи с болезнью.

Приехал в Москву в распоряжение Московского военного округа. Оттуда меня направили в депо Москва-Сортировочная, где я работал слесарем, помощником машиниста, машинистом, затем заместителем секретаря партийного комитета, культпропом.

Затем по решению Центрального Комитета партии я был мобилизован в счет 10 в аппарат управления НКПС к Землячке на контрольную работу.

Но каждый год примерно месяц-два я находился в армии на переподготовке. Таким образом я находился в запасе и все время был связан с красной армией, служил в запасном полку.

В 39-м году, когда началась мобилизация 7/IX, я опять пошел в армию. Я был командиром батальона 8-го железнодорожного полка. После окончания польской кампании меня опять отпустили в НКПС, поскольку транспортников возвращали обратно.

Я работал в разных управлениях НКПС. Последнее время я работал заместителем начальника Всесоюзной конторы стройводпневматики по политической части. Оттуда меня пригласили в райком, где я начал формировать Бауманский батальон.

Стенограмма беседы с т. ПАППЕЛЕМ 28.07.1943, командиром рабочего батальона Бауманского района 3-ей Коммунистической дивизии Московских рабочих

Публикация этой стенограммы с комментариями [ 689 ]

Воспоминания

Постовойтов Владимир Кондратьевич

Формирование проходило 14 октября 1941 года во дворе Коминтерновского райкома КПСС, где располагался Осовиахим и находился склад трофейного польского оружия. Каждый доброволец получил винтовку и две обоймы патрон.

Во второй половине дня расположились по ротам в бывшем Доме крестьянина на Трубной площади (угол Неглинной улицы и Трубной площади).

В школьном здании на Самотечной площади (рядом с Самотечными банями) с начала октября шло формирование всеобуча Коминтерновского района. Комиссаром всеобуча был Петров-Соколовский. Меня назначили политруком первой роты. Первая рота состояла из работников Центрального Универмага, Госбанка СССР и других учреждений центра Москвы, расположенных на улицах Петровка, Неглинная, Кузнецкий Мост и других.

Занятия Первой роты всеобуча проводили на крыше старого здания Центрального Универмага. На огромной площадке размещалось около 120-150 человек. Командир роты Козлов Михаил Иванович - механик механических мастерских ЦУМ. Он приучал бойцов к выполнению воинских команд. Здесь же изучали стрелковое оружие, метанию гранат и бутылок с горючей смесью.

Первая рота Всеобуча за небольшим исключением полностью вступила во Второй батальон Второго полка коммунистической дивизии. Она перешла на казарменное положение в Дом крестьянина. Я, не имея воинского звания, стал рядовым 2 батальона 2 полка. Через сутки заняли боевые рубежи в районе деревни Щукино по каналу г. Москвы. Все бойцы были в своем гражданском обмундировании.

Мы усиленно стали изучать военное дело. В это же время шло более четкое формирование подразделений. Из бойцов более подготовленных в военном отношении, формировались отдельные отряды, которые направлялись в действующую армию в районы боев.

В конце ноября 1941 года меня откомандировали в штаб 122-го медико-санитарного батальона. Я был назначен зав. делопроизводством штаба и начальником финансового отдела. На меня так же были возложены обязанности шифровальщика штаба, а в середине 1942 года на северо-западном фронте - военного дознавателя.

В декабре 1941 года я получил первое офицерское звание техник-интендант второго ранга.

Начальник политотдела нашей дивизии т. Бирюков в 1943 году поручил мне собирать материал по истории 3 МКСД. Мною было собрано большое количество материала из самых разнообразных подразделений дивизии: боевые листки, стенные газеты, записные книжки, дневники убитых солдат и офицеров, простреленные и окровавленные комсомольские билеты, фотографии, мундштуки с фамилиями погибших и другие, даже подшивки дивизионной газеты и вырезки из армейских газет, касающихся нас. Ордена и медали, среди которых был и орден Красного Знамени /периода гражданской войны/ командира полка Пшеничного, были переданы в 4-ый отдел дивизии.

Весь этот материал по указанию т. Бирюкова был мною упакован в два брезентовых мешка и в плащпалатку и передан шоферу политотдела /фамилию не помню/, который должен был доставить их, как мне было сказано, в архив Советской армии, в г. Подольск.

В 1943 году, месяц не помню, был переведен в Первый отдельный Гвардейский танковый батальон 53 Гвардейской стрелковой дивизии на ту же должность, а позже на меня были возложены обязанности помощника командира по материально-техническому обеспечению.

Когда 53 Гвардейская дивизия была передислоцирована на Ленинградский фронт, Первый отдельный Гвардейский танковый батальон был оставлен на старых позициях. Новое командование бросило танковый батальон на прорыв, в котором батальон понес тяжелые потери в живой силе и технике и был расформирован как воинская единица.

Во время этих боев я получил ранение и был отправлен в госпиталь.

Вернувшись после госпиталя в свою часть, я застал период расформирования батальона.

Мне было поручено командованием тыла 1 Ударной армии оформление всей документации по расформированию батальона. Часть документов была сдана в штаб Первой Ударной армии, а часть - по указанию штаба была опечатана и отправлена в тыл, в архив Советской Армии.

После этого мне, как ветерану 3 Московской Коммунистической дивизии, было поручено доставить гвардейское знамя в Политуправление Красной Армии в Москву; а в Политуправлении предложили сдать его в Музей Советской Армии.

В Музее Советской Армии мне предложили написать справку о боевом пути Первого Гвардейского танкового батальона 53 гсд.

Не имея под руками никакой документации, я по памяти написал такую справку, и она была приложена к Гвардейскому знамени и осталась в архивах музея Советской Армии.

Вернувшись из Москвы на фронт, в штабе Первой Ударной Армии я встретил начальника политотдела 53 Гвардейской стрелковой дивизии, который предложил мне перейти на политработу.

В политотделе Первой Ударной Армии я был переаттестован политработником, получил воинское звание гвардии капитана, и был направлен агитатором полка 370 Чудово-Дновской стрелковой дивизии.

В районе Пушкинских гор я был тяжело ранен и долгое время находился в госпиталях.

Из фронтового госпиталя в г. Боровичах Новгородской области после выздоровления был направлен в Москву в отдел кадров политуправления. Из политуправления был командирован на Первый Украинский фронт в 6 армию, старшим инструктором по агитации и пропаганде политотдела армии.

Участвовал в боях на Сандомирском плацдарме. При взятии крепости Бреслау/Ванцлава/ проводил политработу в польских частях в период штурма Берлина.

После окончания войны на базе штаба 6 армии был создан Воронежский военный округ. Я продолжал службу в политуправлении округа, но подал рапорт с просьбой о демобилизации. Демобилизовался в феврале 1946 года по письму из ЦК ВЛКСМ в Главное политическое Управление Советской, армии.